Санкт-Петербургский Фехтовальный Клуб  

АЛИНА ТУЛЯКОВА (АЛОНСО)

F R E E    L A N C E
(ВНЕШТАТНИК)
СБОРНИК ИЗБРАННЫХ СТАТЕЙ
Санкт-Петербург 2007

ОГЛАВЛЕНИЕ.

• Некрореализм.(Каталог «Невский проспект – современный питерский авангард. Фестиваль в Италии, г. Бари,  декабрь 1989, с  переводом на  итальянский язык,газета «Иванов» г. Тула, №2, 1990 год , каталог «Территория искусства» в Русском музее, май 1990, на русском и  французском языках)
• «Ткань с маслом или без?» (о рыночной живописи, «Смена» 1августа 1991)
• Вышли мы все из трущобы…(Первая выставка нонконформистов в 1971 году в Кустарном переулке, «Смена» 14 апреля 1992)
• Конец всеобщей «митьковизации»? (Выставка в Русском музее к 10-летию группы «Митьки», «Смена», 4 декабря 1993)
• Коллекция Эрмитажей. (Введение, «Смена», 5 марта 1994)
• Коллекция Эрмитажей. Виктор Кривулин: «Эрмитаж для меня всегда был домом» («Смена», 28 мая 1994)
• Коллекция Эрмитажей. Свин (Андрей Панов): «Зайчиков очень жалко» («Смена», 23  июля 1994)
• Коллекция Эрмитажей. Владимир Шинкарев: «У картин есть ангелы-хранители» («Смена», 19 ноября 1994)
• Коллекция Эрмитажей. Георгий Пионтек: «Это просто наше счастье, что мы живем здесь» («Смена»,24 февраля 1995)
• Коллекция Эрмитажей. Александр Секацкий. (Журнал «Красный», июнь 2003)
• Стоп-система (о путешествиях хиппи в СССР, «Смена», 16 декабря 1992)
• «Джетро Талл» (Ян Андерсон отвечает на вопросы члена Ленинградского рок клуба, «Красный» 2003)
• Умка. (Анна Герасимова – поэт, музыкант, литературовед и т.п., «Петербург Freeтайм 2004)
• Андрей Дмитриев (петербургский дизайнер, «Под ключ», 2004)
• Век спустя: обновление храма (К 100-летию Пантелеимоновского храма в Тарховке, «СПб Церковный вестник», август 2006)
• «Борей» (к 15-летию арт-центра «Борей», «Вечерний Петербург», январь 2006)
• Беседы о Доме. В гостях у диакона Александра Жукова («Красный», май 2004)
• Беседы о Доме. В гостях у Владимира Болучевского («Красный», август 2003)
• Огород пешеходной зоны (О пешеходных улицах в Петербурге – зима 2005, «Вечерний Петербург», «Красный»)
• Фехтование на пленэре(вариант дачного времяпрепровождения, на сайте Санкт-Петербургского Фехтовального Клуба http//fencing-club.ru, лето 2006)

 

НЕКРОРЕАЛИЗМ
(Каталог «Невский проспект – современный питерский авангард. Фестиваль в Италии, г. Бари, декабрь 1989, с переводом на итальянский язык,газета «Иванов» г. Тула, №2, 1990 год , каталог «Территория искусства» в Русском музее, май 1990, на русском и французском языках)

Некрореализм был порожден советской действительностью, как пролетариат – империализ­мом. Питательной средой для него был последний спокойный период существования страны Советов, которому суждено бы­ло стать тем самым тихим ому­том, где заводятся черти. Страна была объята всепронизывающим ощущением дряхлой старо­сти, исходящей от руководства.
Под фоновое бормотание репортажных успехов советское общество устроилось на тощих тюфяках достигнутого благопо­лучия, подремывая у телевизо­ров со своей гражданской сове­стью.Положение искусства – «ка­мертона эпохи» – заслуживало жалости.
Значительная часть официальной культуры была ве­домой на идеологическом по­водке. Изобразительное искус­ство занималось изготовлением наглядной агитации, создавая произведения на современные темы, где на реализм притязала разве что манера исполнения.По-старчески жизнелюбивые по­лотна, воспевающие полнокровность мироощущения перед рас­крытой крышкой гроба, были неубедительны, как песнь на закате о грядущем дне.
Молодое поколение по сча­стью мирного времени было в определенной степени физиче­ски свободно, что явилось благо­приятным фактором для ду­ховного развития. Не отяго­щенные мудрой опасливостью, не замутненные возрастным опытом, они острее других стра­дали от окружающего ханже­ства, им претила бодрящаяся боевая раскраска немощи и бес­силия.
Свойственную молодости потребность в бунте они реали­зовали созданием следующего дня карнавала современности, перешагнув через старость в смерть. Вместо косметических ухищрений для создания види­мости жизни на молодых и силь­ных телах появился грим смерти.Смерть интересовала некрореалистов не в метафизическом, религиозном аспекте, их внимание привлекло зримое, матери­альное существование тела в не­одушевленной ипостаси. Жизнь плоти после потери живого духа относилась к сфере знаний, мо­нополизированных медициной.
Эстетизация трупного разложе­ния открывала широкое и малоразработанное в искусстве поле деятельности.Волны магнитного влияния некрореализма первыми почувст­вовали наиболее мобильные в творчестве свободные художни­ки (по терминологии советской печати – молодое поколение авангардистов).
Граница жизни и смерти сыг­рала роль оси координат: некрореализм, находясь в одной плоскости с соцреализмом, строил все свои функции в отри­цательной области. Пафос жизни программно превращается в па­фос смерти. Симптоматична кар­тина «Весна» художника Андрея Мертвого. Как известно, это время года символизирует про­буждение жизни, но это и время «подснежников» – из-под тощих сугробов появляются свое­временно не обнаруженные трупы – последствия зимних убийств. Некрореалистическая Весна – крупная женщина со следами трупного разложения на теле, она воспринимается выразитель­ной аллегорией современности, стоящей на грани экологического кризиса.
Продолжая линию критического реализма в русском искусстве XIX века, некрореализм констатируют уже не моральное разложение общества, а смерть и разложение его членов. Колорит некрореалистических полотен имеет свои специфические особенности: зрелищная нeecтественность раскраски тел на самом деле соответствует на­учно обоснованным стадиям трупного разложения, чьи цветовые характеристики подчинены специальным законам, зависящим от времени, местоположения и условий содержания модели. Подобная документальная декоративность придает своеобразный шарм работам некрореалистов.

Умозрительность понятий и визуальность воплощений некрореализма слились в образе Мжалала – мифологического существа, рожденного в плодо­витом некрореалистическом ло­не. Мжалала обладает зооантро-поморфной внешностью – тол­стое брюхо, волосатое туловище и звериноподобная морда со странно торчащими усами. Его именем названа некрокиностудия (г. Ленинград), имеющая его фигурку на эмблеме. Мжалала является действующим лицом многочисленных полотен. От картины к картине выкристалли­зовывается антигероика Мжалала, который постепенно укреп­ляется на позициях озверевшего садиста. Этому становлению ха­рактера посвящен цикл полотен Евгения Юфита, которые по общему замыслу выглядят как «Похвальное слово жестокости».

Картина «Последний день Помпеи» в интерпретации Е. Юфита и О. Котельникова представляет это событие как сцену битвы, которую ведут не античные герои, а потерявшие от собственной кровожадности че­ловеческий облик жестокие су­щества, превратившиеся в Мжалала и ему подобных. Невольно приходят на ум страницы из «Илиады» Гомера, где столько cтрок посвящено детальному описанию нанесения ран, причи­ненных увечий и смертельных исходов в бою.

Специфика этики некрореализма строится «от противного», звериное начало в человеке купируется его пресыщением через развернутый показ зверств, надругательств, убийств. Жестокость – это старая, тяжелая и запущенная бо­лезнь человеческого общества, чтобы вылечить ее, необходимо выпустить всю накопившуюся мерзость, гной, застоявшуюся кровь – лишь через это путь к очищению и надежда на выздовление.

Некрореализм воплощается на языках различных жанров искусства. Если на определен­ном этапе развития при возрос­ших требованиях художествен­ной выразительности живопись потеснила фотографию, то фотопленка все же не сдала позиций, наведя на мысль о «важнейшем из искусств» (как говорил Ленин) – кино.

Отношение некрореалистов к совфильмам аналогично их от­ношению к совживописи – это разрушение созиданием. В некрокино применяется даже спе­циальная порча пленки (первым это сделал Женя Дебил), разло­жение материала, из которого фильм сделан, идет параллельно деструктуризации содержания: отбрасывается логика действия, исчезают красивые и положи­тельные персонажи. Их место занимают «герои», чья бесчело­вечная грубость, жестокая озлобленность демонстрируется в откровенно неприглядном ви­де с оттенком комедийности идиотического толка.

Важным требованием для некроактеров является отсутствие всяческой игры чувств на лицах. Для достижения выражения ли­ца подебильнее и полной атро­фии мимики актерам приходи­лось до отказа набивать рты ватой. Соответственно часть фи­льмов снята немыми и сопро­вождается немногословными титрами.

Первые короткометражные фильмы, созданные Евгением Юфитом, занимают в истории некрореализма место, сходное с положением фильмов 30-х го­дов в советском киноискусстве. Какие простые, обаятельные и задорные кадры! Фабула филь­мов, как правило, проста, хотя отдельные эпизоды рассчитаны на многослойное прочтение с развернутым ассоциативным ря­дом.

Вокруг кинематографического ядра некрореализма сплотились люди самых разнообразных со­циальных прослоек – от инже­нерного начальника до рок-музыканта, от панка до живо­писца. Их самоотверженная творческая работа в слиянии с режиссерским замыслом дава­ла высокий энергетический по­тенциал снятой ленте.

Съемки породили особую по­роду некрогероинь. Сходясь с обычными киноактрисами в определенной степени актерско­го мастерства, они при этом обладают мужеством и выносли­востью, отвагой профессиональ­ных каскадеров и удивительной смелостью преодоления своего чисто женского «я» при работе над воплощением основной идеи.

В некоторых кинолентах место съемки переносилось в центр города, в дома, идущие на капитальный ремонт, обезобра­женные ушедшими жильцами, ворами паркета и каминов, и гру­дами мусора. В когда-то хоро­ших квартирах, используемых позднее для коммунального проживания нескольких семей, разворачивались феерические сцены бесцельных погонь, огол­телых беснований и трагических эпизодов безумных героинь. Ху­дожественный вымысел осоз­нанно вмещал в себя гипертро­фированные черты реалий жиз­ни.

При всем плюрализме творче­ских кредо некрореалистов существует одна черта, общая для всех их работ – отсутствие пате­тики, которую некрореалисты не переносят, как диабетики – са­хар. На смену декларативно-надувательской значимости ис­кусства недалекого прошлого вместе с некрореализмом при­шла самокритика, порой доходя­щая до самоуничтожения. Это уникально соответствует сегод­няшнему жизненному курсу со­ветского общества, подвергаю­щего себя всестороннему раз­облачению: как нищие на па­перти, все наперебой показыва­ют язвы, гноящиеся раны и мерзопакостность облика, будто чем это отвратительнее, тем лучше. И приходится признать, что некрореализм не только современен, но и своевременен.

Некрореализм еще жив, и пути его развития до какой-то степе­ни неисповедимы, но заслуги уже очевидны.

Современный этап развития характеризуется ростом интере­са к некрореализму, выходом творчества его авторов за рамки одной страны и развитием кон­тактов с единомышленниками в международном масштабе.

АНТРЕНА.
1989 год.

ОБ АВТОРЕ:
Антрена – некрореалистический псевдоним профессионального художественного критика, выпускницы Академии худо­жеств, автора статей о совре­менном андеграунде г. Ленинг­рада. К некрореалистическому движению примкнула почти в са­мом начале его развития. Некрогероиня эпизода из фильма «Весна» Е. Юфита. В прошлом году участие в съемках ленты режиссера А. Мертвого «Моче-буйцы – труполовы» принимал ее годовалый сын Анри.

ФИЛЬМОГРАФИЯ «МЖАЛАЛАФИЛЬМ»
Игорь БЕЗРУКОВ: «УБЕЖИЩЕ» – 35 мм, 15 мин., ч/б, цвет., 1988 г.
«ГОСТЬ ИЗ АФРИКИ» – 35 мм, 15 мин., ч/б, цвет, 1988 г.
Андрей МЕРТВЫЙ:
«МОЧЕБУЙЦЫ-ТРУПОЛОВЫ» – 35 мм, 10 мин., ч/б, 1988 г.
Евгений ЮФИТ:
«САНИТАРЫ-ОБОРОТНИ» – 35 мм, 3 мин., ч/б, 1985 г.
«ЛЕСОРУБ» – 35 мм, 10 мин., ч/б, 1985 г.
«ВЕСНА» –35 мм, 12 мин., ч/б, 1987 г.
«ВЕПРИ СУИЦИДА» – 35 мм, 7 мин., ч/б, 1988 г.
«МУЖЕСТВО» – 35 мм, 3 мин., ч/б, 1988 г.
«РЫЦАРИ ПОДНЕБЕСЬЯ» – 35 мм, 20 мин., ч/б, 1989 г. (снят на к/с «Ленфильм»).

 

Газета «Смена» 1 августа 1991
«ТКАНЬ С МАСЛОМ ИЛИ БЕЗ?..»
Размышления искусствоведа, оказавшегося по ту сторону прилавка

Один художник был находчив. Взяв достаточно большой формат холста, он старательно нарисовал множество листочков. Ощущение создавалось, будто он писал, сидя в густых кустах, за которыми и леса не видно. Художник был вознагражден за свое старание. Много листиков материализовались в приличные несколько сотен купюр (правда, не зеленых, а родных).
И в этом первое правило рынка – наличие труда, чтоб его видно было. Директор магазина «Ткани» сумел раскрыть эту закономерность. «Мне нужен такой искусствовед на приемке, – говорил он, – чтобы точно мог сказать, сколько труда затратил художник на эту работу. Чтобы можно оценивать по труду, а не обманывать покупателей».
О роли искусствоведа следует сказать особо. Директор магазина единовластен, он или назначает, или утверждает цену. Но бывает случай, когда цену надо сбить. И тогда он обращается: «Вот вас учили, объясните художнику, что не так». И искусствовед начинает заваливать композицию, искать неверную точку схода перспективы, удивляться расположению теней.
Глядя на вполне приличную картину молодого живописца, не лишенную, конечно, недостатков, обученный помощник задает вопрос:
– А что это, простите, у вас за кактус на первом плане?
– Это трава растет на дорожке.
Но раз трава как-то не очень лежит, то картину можно оценить рублей на 50 дешевле и взять для продажи.
С каким сочувствием можно подумать о тех людях, которые позарились на дешевизну! Они будут жить рядом с картиной долгое время и постепенно начнут мучаться вопросами: почему этот снег не соскальзывает с куполов, а стоит под каждой луковкой как неопрятное жабо? Почему речка не течет , а даже будто расположена вертикально? Отчего прибрежный песок на переднем плане повышается, а вода на нем остается? Отчего у берез на закате стволы красные со всех сторон? И множество других, трагически неразрешимых противоречий.
От приемки к приемке тянется серия плохих пейзажей. Вариации их разнолики. Но по сути все они едины – пишутся на продажу. Не всегда от души, еще хуже – с натуры, частенько – компиляция.
Принес живописец небольшую аккуратную работу. Красиво, как у малых голландцев.
– Это у вас копия с чего-нибудь?
– Нет, это я сам придумал…
Навеяло, значит, от расцвета пейзажной живописи XVII века. Парусники похожи.
– Но почему вы не написали небо так, как умели писать в те времена? Ведь был же Рейсдаль!
– Ну, знаете. Даже у великих бывают огрехи в работе.
– Что же вы только недостатки от них и собрали?
Искусствовед побеседовал, а директор поостерегся брать небольшие с виду картины за неимоверно большие для магазина суммы – свыше тысячи рублей. Но запало это ему в душу, и тягостно размышлял он: «Купили бы или нет?» Написано-то тщательно, красивенько. И вряд ли удалось искусствоведу рассеять туман сомнений рассуждениями о ремесленничестве в искусстве.
Особый пункт в правилах торговли – игра на якобы христианских струнах потребителя и на его любви к родной старине. Пейзаж с видом церквушки – более ходовой и стоит чуток дороже. Художественный образ церкви здесь становится уже чистым символом. В натуре таких зданий часто не существует, а фантазия работников пера или кисти отнюдь не архитектурная. На репу смахивают шлемовидные купола, все стили и народы смешиваются в этой вавилонской стилистике сооружений. Зато крест нарисовать полегче, теперь понятно будет, что это – храм.
А пейзажи города Петербурга! Это не просто белая ночь, в 1001 ночь рассказов! Вот на мосту стоит Петропавловская крепость – акварель небольшая, изящная. Лист другого художника заставляет задуматься: рюмка серая, на ней что-то завернуто вроде фантика на трюфелях. На заднем плане желтеет нечто громоздкое. Пояснение было дано обиженным тоном: как можно не знать памятника Екатерине?
Зато, увидев следующую картину, искусствовед радостно рассмеялся: прямо на Невском, невдалеке от Аничкова моста, какое-то чудище поднялось на задние лапы и с непередаваемым комизмом встопорщило передние. Вульгарный смех обидел мастера городских видов и он не стал сдавать чемодан своих работ в этот магазин. Немного повезло.
Зато от другого, более находчивого, отделаться не удастся никогда – он хорошо покупаем. Секрет его творчества, как и все гениальное, прост. На светлый фон накладываются с ходу читаемые трафареты объектов «любимого» города. Медный всадник тет-а-тет с Петропавловкой и, что характерно – одного размера, что означает, наверное, – равновелики и разномасштабны. исходя из наблюдений, спекуляция на символике, даже в таком незатейливом исполнении – дело прибыльное.
Поскольку критерием является покупаемость, то можно рассмотреть феномен удачливости. Живописец южной школы на потребу горожанам берется исполнять пейзажи этого города. Темперамент свой он унять не может или не хочет. И вот краски Востока живописуют Северную Пальмиру. Нужен очень сильный горячечный бред, чтобы все вокруг так раскалилось. Желтизна, как расплавленное золото, покрывает здания, парапеты и набережные. Знойное со всполохами небо, на его фоне Петропавловский шпиль, обжигаемый палящими лучами заходящего петербургского солнца. Ясное дело, что каждый человек умеет что-то в жизни делать хорошо, но этого мало. Необходимо иметь смекалку, чтобы знать, когда свое умение есть смысл продемонстрировать.
А однажды принес неизвестный художник картину с дождливым днем. И такая она была настоящая, что все присутствующие почувствовали на лицах капельки моросящего дождя. «Фу, – скривился главный, – и кто ж такую слякоть купит?». И ушла картина за невысокую цену, тот и счастливчик, кто ее купил.
Был еще случай, о нем и вспоминать не смеем – больно и стыдно. Принесла девушка две работы, не запомнилось – акварель или гуашь. На каждом изображено по нарядной красавице, драгоценности примеряющей. Как были выписаны кружева – с узорами и завитушечками, и кокошники большие, нарядные! Шедевр да и только, как его оценишь? А директор наш туда-сюда, думает: леса нет, церквей нет, да и туристу такое не пригодится, девушки очень скромные, наглухо одетые – кто сейчас на такое поизведение позарится? «Трудно продать будет», – говорит и цену назначает меньше ста рублей за каждую. На беду при этом присутствовал пожилой человек, в искусстве прекрасно разбирающийся. Как у него сердце защемило: «Да такие работы огромных денег стоят, – не сдержался он, – возьмите их, поставьте за настоящую цену, и пусть их не сразу купят, зато люди будут ходить, любоваться. И для вашего заведения это прекрасной рекламой будет – такого уровня работы!» Ну уж нет, художник в бедственном положении на все согласен, а эти работы только мы и видели. Продано!
Зимние пейзажи – особая большая и важная для русского человека тема. Спрос на сугробы растет синхронно с потеплением климата. Мастеру зимних пейзажей в его далекой Голландии три века назад и не снилось, какие можно пейзажи из снега лепить. Он-то, наивный, веточки в инее прорисовывал да тени холодные клал. В большинстве случаев без этого можно легко обойтись. Для получения кроны зимнего дерева достаточно обмакнуть в белила валик, тряпку или мочалку и стукнуть по холсту. След должен остаться аккуратный, извилистый, с пастозными выпуклостями. Пустяк, что не кистью писано, зато эффектно. Холодная атмосфера, морозность воздуха – это тоже не неотъемлемая часть зимнего пейзажа. Время года можно и так определить по преобладанию белил на картине. При нынешних затруднениях с красками для живописи такой род пейзажа вообще может стать ведущим в стране.
И какая радость охватывает, когда в этой бесчувственной снежной пустыне вдруг лягут на снег голубоватые тени, воздух станет прозрачным от холода. На небольших акварелях жили люди в старых деревянных домиках, за которыми виднелись купола небольших церквей. Этот мир создала певица, неожиданно пожелавшая взять в руки кисточку. И очень хорошо, что она это сделала. Правда, гармонично развитый человек встречается обычно в гуманном обществе, откуда же появилась эта женщина?
И еще приходили трое бодрых и сильных мужчин и приносили картину русской зимы с санями и тройкой. Судя по их возрасту, сами они в жизни такое видеть не успели, но старая конфетная коробка сохраниться могла. «Что за кони!» – воскликнули принимающие картину, но отнюдь не собираясь цитировать Гоголя. Бедные, изувеченные животные с вывернутыми и не на место вставленными ногами. Они неслись по переднему плану, снег вился из-под копыт. Но сердобольная русская душа требовала больше снега и сильного ветра. Чтобы поднялся буран, разыгралась вьюга и скрылись бы во мгле за снежной пеленой сани с ездоками, да и все остальное тоже.
Удивительное – рядом: две восхитительные акварели зимнего Павловска провисели почти две недели. Куда люди смотрят? К тому же ведь дешево продавались. Почему – понятно, автор – тонко чувствующая красоту одаренная девушка, но умения торговаться при продаже своих работ ей природа не дала.
Есть еще подобный случай, только другой возрастной категории. Да видно – это на всю жизнь. Женщина пишет трепетные, поэтичные небольшие работы маслом. И характер у нее под стать работам, голос тихий. Вот и продает за гроши, несмотря на кропотливость и трудоемкость своих произведений.
Мужики понаглее и побездарнее придут и нахрапом возьмут. «У меня, – кричит, – такое тотчас покупается. Я в Московском универмаге продаюсь». Слово такое заветное – продаюсь. Раз люди покупают, значит, и доход будет, коллективу магазина надо же на что-то жить. И ставит главный приемщик цену, которую автор приписал.
Постепенно вырисовывается иерархия стилей на рынке живописи. Вершиной является академизм. Его продавать – самое сладостное дело. «Дубочки» улетают мгновенно. Чем дальше от этого идеала – тем труднее. А в самом конце лежит то, что стараются в магазин вообще не брать. Название живописи такого рода считается самым ужасным ругательством – это примитивизм. С чем там слово примитив ассоциируется в мозгу у начальника – не знаю. Но когда он уловил это определение из уст проговорившегося искусствоведа, то нахмурился тучей и стал жестким относительно расценок. А работа была – просто счастье, таких долго не увидишь, хоть желающие картины продать косяком идут. Но на то у них есть свой резон: прием неравномерно идет. По началу берутся практически любые работы, а по мере накопления товара и нарастания усталости отбор ужесточается, и проходят лишь большие картины, соответствующие вышеуказанным требованиям.
Некоторые художники обиженными уходят: «Вы, – говорят, – живопись, как картошку, принимаете и продаете». Несправедливое замечание – картошка все же намного дешевле, зачем сравнивать-то.
НУ А ПОД КОНЕЦ осталось мне только во все признаться и покаяться. Да, я – искусствовед с академическим дипломом, два месяца проработала в должности, как теперь понимаю, не искусствоведа, а помощника по приему картин. Мои знания по теории и истории искусства не помогли мне при столкновении с реализмом торговли изобразительным товаром. Все просветительские идеи, мысли и долге интеллигенции перед народом, мечты о разумном влиянии на вкусы потребителей через повышение художественного уровня продаваемых работ – все это пустое…
Очень модная тема сейчас – создание музея современного искусства. Без него, кажется, просто невозможно существовать дольше. Еще бы! Хочется подхватить и расширить идею. Нужен и музей современного быта. Экспонаты для него – на каждом шагу. Но особо любовно – как рамочки с пресловутых картин – хочется оформить раздел рыночной живописи. Музеефицировать надо все целиком: уютный зальчик, плоскость стен которого углубляют морские дали с невиданным лунным светом и цветом, а вокруг – дорогостоящая яркость драпировок из продающихся тканей.
– Вам в какой отдел чек выбивать – ткань с маслом или без?

Антрена Аутолиз, искусствовед

 

«Смена» 3 марта 1992

Кустарный на Литейном

(Алина Алонсо). В эти дни, начиная с 1 марта, Евгения Каменецкая и арт гpyппa «Я люблю тебя, жизнь» проводят недельную культурную акцию на Литейном, близ «Сайгона» (галерея «Борей»). Действо по­свящается 20-летию выставки нонконформистов в Кустар­ном переулке, где впервые неофициальное искусство показало свою зарождающуюся мощь и красоту. В экспозиции принимают участие «предметы старины» – ранняя живопись мэтров андеграунда, а также зрелые произведения незави­симых художников. Современ­ный художественный процесс представлен неописуемым коллажированием художников из арт- группы.

«Смена» 14 апреля 1992

ВЫШЛИ МЫ ВСЕ ИЗ ТРУЩОБЫ…

 

Выставка в доме № 60 по Кустарному, в мастерской Вла­димира Овчинникова, откры­лась в начале декабря 1971 года. Праздничный вернисаж, конечно же, с портвейном. Этот напиток был излюблен­ным в этой среде в те годы. Растревожив воспоминания, можно воскресить неполный список художников – Александр Арефьев, Анатолий Барков (Шестаков), Анатолий Белкин, Леон Богданов, Владлен Гаврильчик, Юрий Галецкий, Юрий Жарких, Юрий Ермолинский, Игорь Захаров-Росс, А. Б. Иванов, Владимир Лисунов, Дмитрий Люлин, Евгений Михнов-Войтенко, Владимир Овчинников, Георгий Пионтек, Игорь Синявин, Михаил Шемякин, В. Шур.

«Кустарный переулок находится за Никольским рынком, я хорошо помню этот типичный петербургский дворик. Первый этаж, квартира налево – три комнаты и небольшой коридорчик. Там была удивительная атмосфера. Переулочек, редкие фонари горят: чудом сохранившийся старый трущобный уголок. Нас­тоящий Петербург Достоевского. Там, через канал, двухэтажный дом, где жил Суворов. Никольский собор рядом… – вспоминает Георгий Владимирович Пионтек. – Это была первая и последняя выставка, где я принимал участие. Я воспитан на любви к передвижникам, на высокой школе, на классике, на мастерстве, я люблю Шишкина. Не того банального, «трехмедведевого», а Шишкина – биолога, ученого. Но тем не менее я понял, что идет что-то новое…».

Все было предельно демократично: кто приходил, тот и вешал свои картины, Важно отметить, что в этом случае спонтанный способ формирования экспозиции оказался успешным. Как показали прошедшие двадцать лет, там «не было ни одного фуфла».

Безусловно, каждый свою жизнь сделал, как захотел. Кто там, кто здесь – на то они и свободные художники. Дмитрий Люлин право на свободу творчества, возможно, понимает как свободу писать и свободу не писать. Люлин нетороплив в творчестве, присущее ему высокое барство не допускает Дмитрия до постоянного труда, даже и живописного. Так и звучит диссонирующей нотой бабушкино воспитание в несоответствующих условиях жизни.

Произведения некоторых художников того поколения являются редкостью, и причиной этого не всегда бывает эмиграция. Появлению в экспозиции произведений Леона Леонидовича Богданова способствовал Владимир Эрль, и, по его же словам, это был единственный случай их публичного экспонирования.

Беседа с Анатолием Белкиным. «Для меня это была первая выставка, в которой я участвовал. Там была совершенно поразительная обстановка, вызывающая сейчас ностальгию. Я помню, что Володя Овчинников был длинноволосый, с приклеенной в углу рта папироской. Там был Юпл. Я впервые встретил там массу художников». Владимир Овчинников рассказывает, что вели они светски-рассеянный образ жизни: «Народу шлялось много, с разговорами, чаепитиями и прочими питиями, так что жизнь была весьма активная и разнообразная. Например, один из посетителей – озеленитель «Пояса Славы» – завалил всю кухню мастерской перед Новым годом свежими елками и реализовал их в течение суток у шашлычной. Посему встреча нового, 1972 года прошла на весьма высоком уровне».

Иванов (обычно коротко называемый по своим инициалам – А. Б.) помнит уголок в первой комнате, где разместились работы графиков. Это были: Анатолий Барков (Шестаков) – «четкий по работе акварелист, питерский сюрреалист» (кстати, наиболее покупаемый на выставке); Юрий Ермолинский – графический дизайнер, ныне живущий в Штатах, – у него была небольшая картинка к «Защите Лужина» Набокова: человек, уцепившийся зубами за подоконник. Все работы были интеллигентно оформлены в паспарту, снабжены надпися ми на трех языках. Сам А. Б. употребил свой талант воистину «не славы ради», став иконописцем и реставратором икон, притом высочайшего уровня.

На выставке были представлены его работы евангельской тематики , «но как бы перенесенные во времени, все в питерских дек рациях, никаких атрибуций или аур», -рассказывает А. Б., – а в «Богоявлении» – арка подворотни. На улице свет и в это пятно света входит голый человек. А тут подворотня с мусором, мальчик на велосипеде без колеса…».

Тяга к восприятию Петербурга «через Достоевского» была характерной чертой русского искусства в годы советской власти. Соотнесение всего, что есть в человеческой жизни, с городом – неотъемлемая черта петербургского искусства.

По продолжительности у выставки в Кустарном переулке нет аналогов. Квартирные выставки проводились и до этого (по времени к Кустарному близка «Выставка под парашютом» на квартире Константина Кузьминского, где под высоким потолком был натянут настоящий парашют, по стенам развешаны картины, а за столом поэты читали стихи), но специфическим нонконформистским способом экспонирования живописи они стали лишь после Кустарного. Наибольший подъем квартирно–выставочного движения пришелся на вторую половину 70-х. Но к тому времени милиция и КГБ приобрели определенный навык борьбы с недозволенной культурой, и быстрый’ рост популярности квартирных выставок доставлял им немало хлопот.

Из беседы с Владленом Гаврильчиком: «Открылась там выставка. Народ стал ходить, собираться. Стали туда подвешиваться и другие художники. Лисунов появился, он сначала в коридоре висел, а потом мою стенку занял, она центральная была, над диваном. Я графику выставлял. Я в то время шкипером был, плавал в Финском заливе и очень много рисовал карандашом. Эти рисунки я делал согласно полному реализму, потому что они все с натуры. У меня тогда имелось очень хорошее состояние, я был, как Торо в лесу. У баржи тихий ход, я один на ней. Ну а на выставку пришел потусоваться. Я там чем еще занимался – разрабатывал так называемый топографический стиль (у меня, к сожалению, ничего не осталось). На половинке листа ватмана я рисовал какой-нибудь шедевр, обязательно узнаваемый, и располагал световые и темные места на морде лица так, как это делает худфонд, но располагал самым чудовищным образом и страшно на этом торчал. Выставку закрыли власти, и мне кажется, что закрыли из-за тусовок».

«Сначала пришли молодые люди не из милиции, – повествует Володя Овчинников, – и начали быстро-быстро обыск делать. Они застали меня врасплох, и я как-то слабо сопротивлялся. Под диваном обнаружили чемодан, который принадлежал Гере Григорьеву, Он попросил оставить его на несколько дней у меня, ну, естественно, я оставил.

– Что в чемодане?

– Не знаю, это не мой чемодан.

– Как?! (Недоумению и возмущению предела не было). Ну как это вы не знаете! Может быть, у вас там труп расчлененный!

– Ну вот, пока не пахнет…

В чемодане оказались какие-то рукописи, книги, тетради. И вот эти молодые лю­ди, сделав обыск, дали какое-то представление в районную милицию. Милиция сразу стала ходить, тут же был создан комитет жильцов, которым мешали мои посетите­ли. Интересно – всю зиму не мешали никому, а тут, по весне, сразу стали мешать. Честно говоря, мы все удивлялись, как долго все это продолжалось. Декабрь, январь, февраль, март – четыре месяца. Опечатали меня в конце февраля, и выехал я в первых числах апреля. Хорошо помню этот солнечный день, мокрый такой, настоящий весенний, когда я свое барахло к Юре Жарких перевозил…»

Опечатывание мастерской было тем более безжалостным поступком, что в мастер­ской оставались аквариумы с живыми рыбками. И Овчинников эти аквариумы отстаивал у милиции: он каждый день приходил туда и говорил, что у него рыбки умирают. А самая миниатюрная из выставочных девушек проникала в мастерскую через форточку и кормила несчастных.

«Все конфликты с властью взял на себя Овчинников, – резюмирует Белкин. – Он лишился мастерской из-за этого. Мы-то просто отделались, нас всех взяли на заметку и вот уже 20 лет с этой заметки не снимают».

Загадочная история связана с книгой отзывов. В ней было много интересных и восторженных записей. Причем– и это показатель честности и смелости зрителей, многие из них подписывались своими именами. Книга таинственно исчезла – видимо, хранится в «отделе культуры» КГБ. Хорошо бы, выдали почитать.

Выставка в Кустарном переулке может быть точкой отсчета в деле сплочения нонконформистов, благодаря ей стали возможны коллективные выставки в домах культуры Газа и «Невский». Между Кустарным и этими нашумевшими выступлениями в 73-м году «Выставка графики и графики фото» на психфаке ЛГУ. Еще шире стал круг свободных художников, глубже врастало в культурную среду Петербурга независимое искусство.

По способу своего существования мир неофици­альной культуры близок к образу жизни дореволюционных деятелей русской культуры. Не разъединенные по видам искусств на «творческие союзы», они жили в единой культурной среде, пусть и в под­полье. Художники были литераторами, а поэты – художниками- Были времена, когда известные ныне поэты были знакомы со всеми своими слушателями. Культурные акции обычно совмещались – на выставках проходили поэтические чтения. Так, в Кустарном был проведен вечер памяти Леонида Аронзона (поэт умер в 1970 году), друзья читали его стихи. Неотъемлемой частью единого мира неофициального искусства были зрители. Кое-кто остался по-своему знаменит. Выставку на факультете психологии в Университете посещал Алексей Григорьевич Сорокин, ныне покойный, человек-легенда, монархист, эстет. Знаменит был тем, что ходил в полусюртуке, носил фамильную трость Оболенских, Садясь в такси (по словам очевидцев), г-н Со­рокин, следуя своей роли, хлопал таксиста по спине палкой: «На Подьяческую пошел, хам». В его историй болезни была запись: «Предпочитает нюхать кокаин в парадных стиля барокко». Этим он был очень возмущен: «Это хамство, это какое-то жлобство, я не настолько узкий человек, я люблю и модерн, и рококо…».

И вот двадцать лет спустя выставка на Кустарном возродилась. В галерее «Борей» в прошлом месяце была представлена уникальная экспозиция, в которой ретроспекция соединилась с современностью. Это были подлинные работы тех лет, вписанные в ин­терьер залов художниками арт-группы «Я люблю тебя, жизнь».

Алина ТУЛЯКОВА, искусствовед

 

• «Смена» 4 декабря 1993КОНЕЦ ВСЕОБЩЕЙ «МИТЬКОВИЗАЦИИ»?Есть мнение, что ретроспективная выставка “Митьки”, открывшаяся в Мраморном дворце и посвященная 10-летию движения – это эпохальное собы­тие для современной культурной жизни. По крайней мере, по числу экспонатов выставка, без сомнения, является внуши­тельным зрелищем.Живопись “Митьков” представ­лена от самых своих истоков. Отдель­ная часть экспозиции – живопись петербургских художников старшего поколения, чье творчество направило молодежь по нужному пути. Это художники первой волны неофициального искусства 50-60-х годов. Все они вышли из стен СХШ – средней художественной школы имени Иогансона при Академии художеств, которая поистине заслужила имя альма-матер для большинства независимых художников города. Судьба первопроходцев в нашей стране незавидна – их
  уважают, но не чествуют. Сегодня деятели официальной культурыбеззаветно подобрели к бывшему андеграунду, но хочется “поставить им на вид” за то, что до сих пор не имеют широкой известности живописцы Рихард Васми, Валентин Громов, Владимир Шагин, Шолом Шварц.”Митьки» были оформлены в группу литературным даром Владимира Шинкарева, начало этой эстетики прощупывается еще в его “Максиме и Федоре”. В те годы подобный -беспечный, творчески-бесшабашный образ существования был присущ всей городской богеме – “андеграундный кинизм”. В сравнении с античностью для “киников от искусства” советского времени были созданы почти льготные условия: их свободу никогда не отягощало богатство, в их быту не было изнеженностей цивилизации, кроме самых насущных. Ну a если говорить об употреблении портвейна, то это с большой натяжкой можно отнести к чувственным удовольствиям – неповторимую прелесть напитку придают в основном дружеские беседы.На выставке зал со шпалерной развеской (т.е., где “много картин и мало места”) имеет своим прообразом реальные выставки первых лет “митьковизма”. Тот период можно назвать “героическим , поскольку имелось реальное противостояние реальных сил: цензурно-карательных и творчески-свободолюбивых.На переломе второй половины 80-х и позже наступил полдень славы для многих paнее подпольных художников, и для “Митьков” в том числе. Живопись группы появляется в людных, публичных местах.Александр Горяев придумал сфотографироваться всем в одной тельняшке (на что была изведена целая простыня). Группа попадает под фотообстрел-имидж утвержден, “Митьки” в фокусе внимания. Резкий рост популярности бросает их под многократные объятия и лобызания средств массовой информации.Звездный пик – реализация мечты любого российского художника о загранице. Вместо дешевого портвейна – вкус успеха. Традиционный облик митька держать всe труднее. Зато живопись остается прежней, она – залог узнаваемости и известности. Состав группы неуклонно возрастает.”Митьки” с успехом обживают творческие области вокруг ИЗО: с достоинством выступают на литературном поприще, занимаются га-зетопечатаньем, фильмами. Счастливое их детище – мультфильм “Митьки никого не хотят победить” – вновь подтвердил плодоносность творческого содружества.Но все же ведущую роль в творческой деятельности митьков играет изобразительное искусство. Обычно при вопросе о специфической сути живописи “а ля митек” все художники становятся похожими на Сфинкса, довольного своей трудной загадкой. Попробуем ее решить.Картина Владимира Шинкарева “Место встречи изменить нельзя” -дань не тольконаиболее почитаемому митьками жанру – детективному, но и обращение к наилюбимейшему сериалу, ставшему митьковской классикой. Почти каждый митек записал его на видик для регулярного просмотра.Итак, митьковская живопись по преимуществу сюжетна и использует митьковские сюжеты.Поскольку митькам свойственно стремление ко всеобщей “митькови-зации”, поэтому за сюжетами дело не стало.Героев “своего романа” нашли митьки в русской живописи второй половины XIX века. “Критический реализм” привлек их возможностью проявить теплоту и сострадание к персонажам. К теме осмысления в митьковском творчестве хрестоматийных сюжетов можно отнести работу Виктора Тихомирова “Портрет современника”. Это ведь не просто “Сотников пришел” – это же “Не ждали” в митьковской переработке. Помните, на картине у Репина все оборачиваются к пришедшему, и на лицах домочадцев отражается спектр чувств от радости до недоумения? Интересный ход – перед картиной Тихомирова эти же чувства отражаются на лицах зрителей. Представьте вдобавок силу митьковского человеколюбия, если после такого визита художник еще и картину посвятил другу.Среди мифологических героев был избран Икар, чей поступок вписывался в систему митьковских ценностей своей странностью при априорной несбыточности. Пронзенный свойственным митькам состраданием, Дмитрий Шагин написал поэму и картину о «бедном Икарушке». На полотне «Падение Икара» тема подвига подана ненавязчиво – торчащие из воды ноги почти незаметны. Зато форте звучит другая митьковская тема: мужчины выпивают. Живописное решение сцены, в которой пивная будка обладает светоносностью духовного начала, указывает на пиетет, с которым до поры до времени относились митьки к церемонии возлияний. Любопытно отметить проникновение митьковского духа в само построение картины – на полотне происходит ”братание” композционных планов, которые толкаются, обнимают друг друга.Исконной темой митьков является городской пейзаж. Пейзажи – это вехи прогулок митька, где он провел время с друзьями и написал этюд на пленэре. Это митьковские достопримечательности Петербурга, например, места, связанные с именем художника Александра Арефьева. Город как пространство живое и жилое благодаря митьковскому романтизму обретает уютное добродушие и мечтательную созерцательность. Александр Флоренский в работе “Февраль 1985 в Ялте” с посвящением “Оле”, преобразил даже курортный город, наделив его доброжелательной душой митька. Мягкие движения кисти рождают чувство умиротворенности, которое подчеркивается неслышным снегопадом. Изгиб набережной, холодные воды и синева дальних гор – их покрывает россыпь белых мазков, имитирующая снежинки. Сочетание профессионального и примитивного – в этом особенность митьковской манеры. Они замесили свой стиль на сурово-романтической живописи “поколения отцов”, разбавили наивностью примитива и наполнили своим митьковским обаянием. По аналогии с сочетанием манер в живописи, складывается митьковский облик – интеллигент в неожиданной ушанке набекрень.В последнее время в группе’ ‘Митьки” возникли естественные разногласия. Многие художники выросли из “тельняшки митьковизма”, их влекут новые творческие поиски. Отдавая дань прекрасному прошлому, отметим, что постепенный распад группировки представляется явлением светлым и радостным. Он, безусловно, повлечет за собой рождение интерес­нейших работ.Алина ТУЛЯКОВАРисунок Александра ФЛОРЕНСКОГО (из коллекции А.Т.)
• «Смена» РУБРИКА ” КОЛЛЕКЦИЯ  ЭРМИТАЖЕЙ”.
  АЛИНА ТУЛЯКОВА

ВВЕДЕНИЕ .

 

• 5 марта 1994Введение.«Государственный музей Эрмитаж занимает пять зданий: Зимний дворец…», – начало экскурсии по Эрмитажу. Сколь насыщена была в недавнем прошлом экскурсионная жизнь музея!Известно, что при Советской власти посещаемость Эрмитажа настолько возросла, что даже вход пришлось перенести в царский дворец вместо собственно музейного, с Атлантами. Наплыв посетителей словно подтверждал мысль о врожденном чувстве прекрасного, по крайней мере, у советских людей. Туристы со всех уголков Советского Союза  посещали сокровищницу мировой культуры, поскольку Эрмитаж стоял в обязательном плане по осмотру достопримечательностей города Ленина. А реальная жизнь заставляла провинциальную публику совершать паломничество в магазины и универмаги.Я водила в те времена экскурсии в Государственном Эрмитаже. Особой любовью у экскурсантов пользовался зал Рубенса. Едва войдя туда, все мгновенно рассаживались по бархатным диванам, с добродушной усталостью наблюдая за гидом, распинающимся около «Снятия с креста». В такие моменты менялось кольцо слушателей, подходили свободные посетители, чей выбор похода в музей был добровольным и осознанным.Наверное, еще в полной мере не осмыслено значение Эрмитажа в период Советской власти. По сути этот музей был духовной отдушиной в идеологизированной среде.  В его стенах сохранялась атмосфера высокого искусства, которую не смог выдуть «октябрьский ветер».Хрестоматийный пример – живописная выставка эрмитажных такелажников иллюстрирует, как независимое искусство, спасаясь от соцреализма, пыталось отдышаться под сенью классики.К тому же, одной из специфических особенностей социалистического строя являлось упрямое непонимание разницы между неофициальной творческой работой и банальным тунеядством.В Эрмитаже даже низшие должности считались почетными, а особенно популярен среди молодежи был режим работы сутки через трое, как, например, ВВОХР.По ночам Эрмитаж принадлежал этому своеобразному «братству стрелков» без оружия. Меняя посты, они бродили по полутемным залам первых этажей, по лабиринтам подвалов и безлюдным внутренним дворам. Новичкам рассказывали «профессиональные легенды», будто в далекие времена по ночам в эрмитажные залы запускали кошек, чтобы они пугали водившихся за шпалерами мышей. По утрам, к концу смены, киски по винтовой лестнице бежали к своим мискам в помещение отдела вневедомственной охраны. Но потом кошек развелось слишком много и пришлось взять в штат собак, чтобы они гоняли кошек из залов перед приходом посетителей. Кошки перешли жить в музейные подвалы, собак уволили, а в ВВОХР пришли люди и остались до наших дней.Неотъемлемым атрибутом музея являются смотрительницы залов. Обычный для Эрмитажа типаж «бабушки» – интеллигентная и строгая. Правда, иногда их дисциплинарная стойкость «зашкаливает».Излишней она показалась мне в тот день, когда я проводила приватную экскурсию по Эрмитажу для Джона Кеннеди младшего. В музей мы с ним пришли поздновато и, дойдя лишь до средневековья, почувствовали, что близится час закрытия. Пришлось ускорить шаги в надежде успеть на третий этаж. Нас остановил милиционер, вместо строго-вежливой фразы, он неожиданной счастливо заулыбался: он узнал сына знаменитого американского президента. В это время из закрывающихся залов стекались смотрительницы, и мы очутились в кольце их растроганных лиц. Удивительно, что  двадцать лет спустя  в памяти этих русских людей была еще трагедия семьи Кеннеди. Все протягивали блокноты, обрывки билетов для автографа и требовали перевести Джону, что он похож на отца. Однако, эти сердобольные женщины к импрессионистам нас все-таки не пустили.Забавно отметить, что служащие КГБ проворонили свободную прогулку такой важной птицы. Постулируемая вездесущность Органа была частью идеологической мифологии, а Эрмитаж еще раз подтвердил духовную свободу своей территории.Большие музеи – это истинное счастье для искателей новых впечатлений. При постоянном общении Эрмитаж входит в жизнь человека, становясь необходимой ее частью. И каждый, входящий в этот контакт, становится творцом индивидуального образа Эрмитажа, сплетенного из личных ощущений и аналогий, воспоминаний и размышлений.Экскурсии обычно строятся на основе тематического отбора экспонатов. Но представьте себе нетрадиционный тип экскурсии, в которой логика передвижений по залам находится во власти личности экскурсовода. Сквозь призму общения с музеем приоткрывается оттенок мироощущения наших современников.Серия интервью в Эрмитаже составит своеобразный музейный путеводитель в рубрике «Коллекция личных Эрмитажей».22.06.93Серия «Коллекция Эрмитажей» печаталась в газете «Смена» с марта 1994 года по август 1995, продолжена в 2003 – 2006 гг. в журнале «Красный».

  «Смена» 28 мая 1994

  КОЛЛЕКЦИЯ ЭРМИТАЖЕЙ

  Виктор Кривулин:

  «Эрмитаж для меня всегда был домом»

   

  Виктор Кривулин — поэт, философ, публицист, прозаик. Одна из ключевых фигур в мире той культуры, что еще недавно называлась «второй». Много лет публиковался в сам­издате и за рубежом, двухтомник  Кривулина вышел в парижском издательстве «Беседа».

  Виктор Борисович стал первым лауреатом премии Андрея Белого, награжден Пушкинской премией-стипендией фонда Толфера и завоевал первую премию на конкурсе верлибра в Калуге.

  Выступал с лекциями в университетах Швейцарии, Германии, Финляндии, а также в Париже и Лондоне.

  Я приготовилась к экскурсии с Виктором Крноулмным по залам музея,  но… в  Эрмитаж мы  не пошли.

  — « Сейчас Эрмитаж коммерциализируется. На меня это производит такое печальное впечатление, что я не хочу расстраиваться, не хочу видеть этих поганых касс обмена валюты у входа в музей. Здесь такое же ощущение, из-за которого я не пошел в Лувр: меня все время останавливала эта японская пирамида у входа. Несколько раз я к ней подходил, даже пропуск бесплатный был — нет, не могу и все».

  Виктор Борисович прав, пословица «Что ни делается — все к лучшему» к Эрмитажу применима не всегда. Исчезло привычное музейное кафе со скатертями, официантками и кофейничками. Вместо него в музее одно время действовал какой-то привокзальный «Макдональдс». Запах свежей древесины в Растреллиевской галерее исходит от ящиков, которыми она заставлена. Погорячились, очевидно, в 1938 году возрождать Растреллиевскую галерею: освободили се от антресолей, где в два яруса располагалось более тридцати кладовых, а они теперь так кстати были бы.

  Словом, нам предстоит экскурсия по воспоминаниям Виктора Кривулина об Эрмитаже.

  «Я учился в начальной школе, когда пришел в Эрмитаж в первый раз. И меня потрясли мумии. Это было первое столкновение со смертью, которая может быть очень торжественна и парадна при всем убожестве человеческого тела. На всю жизнь осталось это детское ощущение, что человеческая жизнь не исчерпана телом, что камень является продолжением тела. Камень — живее, чем тело! И вообще, именно поэтому искусство выше, чем жизнь и время.

  А египетские улыбки! Эти предметы были словно оплотневшее время — островок истории во внеисторическом мире, в котором я жил…»

  Так со школьных лет Виктор Кри­вулин стал завсегдатаем Эрмитажа. Часто   посещал   он   античные      залы.

  Правда, «колыбель искусства» прив­лекала Виктора и его друзей в ос­новном малолюдностью этих экспо­зиций.

  «Эрмитаж — это было место, где я с друзьями встречался. Практичес­ки два-три раза в неделю мы соби­рались, попеременно — то в бане, то в Эрмитаже».

  Школьники собирались возле пре­красной скульптуры, которую ПетрI хитроумно выменял у Папы на мощи святой Бригитты.

  «Там, гдe находится Венера Таври­ческая, можно было сидеть. Обычно за весь день проходило три-четыре человека, да школьные экскурсии надо было перепустить. Вообще,  бы­ло полное ощущение свободы—там были книги, мы курили, читали сти­хи, даже спиртное распивали. Это был действительно паб, но в окру­жении античных статуй и с видом на Венеру Таврическую».

  Получается, что миниатюра «В гре­ческом зале», рассказанная Райкиным, не была вымыслом чистой во­ды.

  Интерес к живописи у Кривулина возник после французской выставки Марке в Эрмитаже.

  «И вдруг я понял, что живопись — это жизнь, цвет, радость. Даже не форма,   а   эти   цветовые  всплески…»

  Характерно, что несколько поколе­ний творческой интеллигенции горо­да, представители «независимого» крыла современной культуры, посе­щали в основном третий этаж Зим­него дворца — западноевропейское искусство конца XIX — первой поло­вины XX веков, преимущественно французское.

  «У меня тогда была аллергия к академизму. Хотелось скорее пробе­жать второй этаж. Третий этаж я не разделял для себя по качеству — все это был единый мир, связанный с ностальгией по Парижу «belle epoque», – прекрасному Парижу конца прошлого века. Да и наше время бы­ло как бы подражанием «belle epoque» — это хорошо просматри­вается в живописи Шагина-старшего, Васми. Чувствуется влияние третьего этажа, там люди даже знакомились на почве общих  симпатий».

  Виктор Кривулин подружился с эр­митажными    рабочими  Михаилом Шемякиным, Олегом Лягачевым, Вла­димиром   Уфляндом,   Олегом   Охап­киным.   Замечательный   подбор такелажников,   устроивших   в     Эрмитаже  выставку своей живописи.

  «В  Эрмитаже ощущение  дома  было больше, чем в коммунальной квартире, где я жил в 60-е годы. Вот там я понял такую истину: культура — это дом. И в этом смысле Эрмитаж был домом с самого нача­ла. Дом огромный, который надо ос­ваивать, — с закутками, закоулками, тайными винтовыми лестницами. Мне жутко это нравилось — то, что это дом и что он никогда на самом де­ле не был музеем».

  Освоение «дома» совпало с перио­дом юношеских шалостей и безрас­судств будущих нонконформистов.

    «Эрмитаж был связан для меня с ощущением того, что искусство все время нуждается во взрыве, с ка­ким-то желанием хулиганства. Ну, в частности, остаться в Эрмитаже по­сле закрытия. Или переночевать в Колыванской вазе, как это сделал Ко­стя Кузьминский — я его тогда со­провождал…

  И среди милиционеров охраны бы­ли знакомые. В 70-е годы там рабо­тали по лимиту те, кто действитель­но имел склонность к искусству. Я разговаривал с одним замечатель­ным ментом, он мне рассказал, как на каждые праздники в Эрмитаже ночью на чердаках устанавливают пулеметы, направленные на демон­страцию, — на всякий случай. Эти пулеметные гнезда можно увидеть с площади. Мы гуляли с этим парнем ночью и обсуждали его идею взор­вать трибуну на площади — интерес­ная мысль для милиционера. На са­мом деле Эрмитаж был не только художественной столицей города, но и интеллектуальной, духовной и даже политической — все-таки кон­денсировал в себе остатки Зимнего дворца».

  Общение с Эрмитажем наталкива­ло Виктора Борисовича на верени­цу образов и метафор. Например, рассматривая «Данаю» Рембрандта, он обратил внимание на золотого амурчика в изголовье — плачущего языческого божка, заламывающего руки.

   «Эта деталь была значима для нас, мы ее обсуждали. Смысл картины не в том, что Даная лежит и ждет золотого дождя, а смысл в том, что человеческая жизнь — это золотое страдание».

  Постепенно раскрывался второй этаж, образцы живописные перете­кали  в  поэтическую форму.

   «Лоррен рифмовался с третьим этажом. У него есть то, что есть у импрессионистов — некая одушевляющая аура. Корабли  из экзотических стран, эти закаты, дымка. Очень ус­ловные люди, а крепости, мачты ко­раблей — напротив, выписаны сли­шком тщательно, они как бы одушев­лены. Эти гавани постоянно присут­ствуют в моих текстах.  Лоррен ос­тался для меня одним из любимых художников».

  Эрмитаж воистину много открыл для Виктора Кривулина, даже о су­ществовании КГБ он впервые узнал именно там.

  «В 60-м году я сидел на солныш­ке весной около Эрмитажа, и ко мне подошел американец. Мы о чем-то поговорили. Когда он ушел, меня тут же захомутали, провели в какой-то закуток за вешалку  и пытались выяснить: по-американски я с ним говорил или по-русски».

  Способность Эрмитажа удивлять новизной впечатлений кажется неисчерпаемой. В конце прошлого года в дни празднования юбилея Гора­ция Кривулин впервые попал за ку­лисы Эрмитажного театра и открыл прекрасное театральное помещение, о существовании которого он и не подозревал, посещая лекторий в Эрмитаже,
  В тот же вечер произош­ло еще одно открытие.

  «Я вышел на черную лестницу, выглянул в узкое окошко и увидел картину, которая возможна только в Петербурге: луна, озаренные ею крыши Эрмитажа, трубы странной барочной формы, какие-то абрисы статуй — совершенно фантастическое ощущение. И вдруг я понял, что этот мир — вот что с ним ни делай — он останется. Выживание Эрмитажа — это не только материальная проблема. Эрмитаж — это объект мировой культуры, который живет в памяти тех людей (их очень много!), которым он открыл мир, перпендикулярный их существованию».

  Любуясь луной, Виктор Кривулин, как обычно, курил в неположенном месте, и его гоняла охранница. А он  размышлял:

  «Эрмитаж дает ощущение значительности собственной жизни. Чувство многослойности бытия моего и каждого человека. Ощущение того, что любая жизнь многоэтажна, что она имеет необыкновенно много уровней. Причем эти уровни могут самым прихотливым образом соединяться, переходить один в другой, как бы исчезать, потом опять появляться. И даже структура самого музея для меня связана с этой многоуровневой концепцией личности, которая благодаря взаимодействию истории, живописи, скульптуры, вещей — вот как-то случайно появилась в России…»

  Алина ТУЛЯКОВА

 

«Смена» 23 июля 1994

КОЛЛЕКЦИЯ ЭРМИТАЖЕЙ

Свин (Панов):

«Зайчиков очень жалко»

 

Андрей   Валерьевич   Панов   —   поэт,   композитор, певец. Лидер   группы   «АУ»   — «Автоматические   удовлетворители».

Воспитан на классическом репертуаре Малого Академи­ческого театра оперы и балета имени Мусоргского, посколь­ку там его родителя были ведущими солистами балета. Лия Петровна Панова, уйдя из театра, занималась хореографией со звездами сборной по фигурному катанию: с  Родниной, Улановым, Четверухиным, Волковым. Сейчас она один из  лучших  хореографов  города  по   спортивной  гимнастике.

Андрей Валерьевич обладает незаурядным актерским да­рованием, что подтвердилось его поступлением в Театраль­ный институт, невзирая на факт эмиграции отца — Валерия Матвеевича Панова, известного балетмейстера, ныне рабо­тающего в Бонне.

Двух месяцев обучения на курсе Игоря Олеговича Гор­бачева Андрею хватило, чтобы решить окончательно:

«Играть надо в жизни, а не на сцене». Панов создал образ первого русского панка по кличке Свиньи, стал знаменем панк-дви-жения и живой легендой города,

«В 15 лет я уже знал больше любого мента», — иро-низирует Свин. Про него нельзя сказать, что панками становятся те, кто в силу интеллектуальной слабости не чув­ствует склонности к хиппианству.

 

Посещая Эрмитаж с панком, естественно ожидать разговора о дерьме: ведь панковский эпатаж обяза­тельно включает в себя фекальную тематику. Есть мнение, что предте­чей этого стиля в России явились революционно настроенные массы, в октябре 17-го года штурмовавшие Зимний дворец. О страсти «солдат революции» гадить на все вокруг пишет  в своих воспоминаниях Юрий Анненков, увидевщий барский дом после пребывания в нем красных. Та же участь постигла интерьеры Зимнего дворца, в особенности вазы, переведенные в разряд «ноч­ных», в дни первых съездов рабочих  и крестьянских   депутатов

Антибуржуазный пафос роднит основателей государства рабочих и крестьян с панками. Во  время сто­личных гастролей Свинья в знак протеста обосрал несколько биде в гостинице «Россия».

За все время пребывания в музее Свинья не сказал ни одного грубого слова, очевидно,  из-за врожденной   интеллигентности.

В Эрмитаже он не был давно. В воспоминаниях остался какой-то зал, где много красивых картин. Этим местом мог бы быть Шатровый зал в Новом Эрмитаже. Название зала происходит от нарядного потолка в виде двускатной крыши, там экспонируются «малые голланд­цы» — работы крупных художников XVII  века  преимущественно   небольшого,  «кабинетного» размера.

 «Hет, не тот, – сказал Андрей Валерьевич, входя в зал, – но этот тоже очень неплох».

Самая занятная картине в этом зале — «Наказание охотника» знаменитого анималиста Паулюса Поттера. Это повествова­ние, составленное из ряда сюжетных сцен, 12 из них изображают сцены охоты, а на двух централь­ных роли чудом меняются, и зверье судит и казнит охотников и их со­бак. Оказалось, что Панов не только тонко чувствует юмор, но и нежно любит животных.

 «А этот без ру­ченьки, а рученька вот  где, — митьковскими интонациями сокрушался он по поводу оторванной в драке собачьей лапы. –  Зайчиков очень жалко», – в соответствии со словарем   митьков соболезновал он повешенным охотничьим псам и сме­ялся над тем, как кабан с козлом мужика обжаривают… С трудом ото­шел Андрей Валерьевич от полюбив­шейся  картины.

В поисках неизвестно какого зала мы прошли по экспозиции искусства Фландрии. В зале Антониса Ван-Дейка «прикололись» к портрету короля Карла I. Будучи придворным живописцем, Ван-Дейк пользовался огромным успехом и из-зa обилия заказов    вынужден    был   детали    на портретах поручать дописывать сво­им помощникам. Наверное, один из разгильдяев-учеников изобразил на королевском портрете рыцарские перчатки  — обе  с  правой  руки.

Мы вышли на Главную лестницу Нового Эрмитажа – Теребеневскую, и прогуливались вдоль стройного ряда серых колонн и мимо бело­мраморных статуй. «Зельц!» -—. вдруг вскричал Свин и бросился к «Диане» Луиджи Бьенеме.  Не трогай!»,— отозвалась смотрительница. Необыч­ное наблюдение: постамент из пят­нистого коричневого мрамора действительно   имел   аппетитный   вид.

Глубокое удовлетворение испытал Панов в Большом просвете, не об­наружив в нем ни одной картины, Когда-то там была итальянская де-коративная живопись XVIII века, а Свин не любил не только Тьеполо, но и вообще большие живописные полотна. Обычным посетителям неведом сокровенный смысл  сегодняшней   реконструкции Эрмитажа, но надежда на лучшее живет в людских сердцах. Как сказал когда-то Свинья: «Любая npoгpессивнaя идея хороша, если она, не радикальна».

Путь наш лежал по направлению к Зимнему дворцу. Проходи по ко­ридору Южного павильона Малого Эрмитажа, Андрей Валерьевич вдруг притормозил около «Пейзажа со сценами мифа о Латоне и ликийских крестьянах» Альслота и Хендрикг де Клерка. «Помню, я догадался, что они все — трупаки и зверюги. Выходят в определенное время из болота и превращаются в людей. Вон, видишь, жаба в жилеточке с хорошим мужским телом…», – Свин рассказывал так увлекательно, что произведение нидерландского искус­ства рубежа XVI–XVII веков становилось живее и интереснее всех американских «мистических трилле­ров». Правда, на самом-то деле этих крестьян наказали превраще­нием в лягушек за то, что они не дали воды Латоне — возлюбленной Зевса, родившей Аполлона и Арте­миду, когда еe преследовала ревнивая Гера.

«Вот, — неожиданно воодушевил­ся Свин, — вот это я прекрасно помню, вот Клод, а этв Лоррен!»

Оказалось, что Панов искал четыре картины Клода  Лоррена «Времена суток», лишь «слегка» перепутав французское искусство с нидерланд­ским,

На этом мы  закончили культпоход Свиньи   в   Эрмитаж.

Алина ТУЛЯКОВА

 

КОЛЛЕКЦИЯ ЭРМИТАЖЕЙ

«Смена» 19 ноября 1994

 

ВЛАДИМИР ШИНКАРЕВ: « У КАРТИН ЕСТЬ АНГЕЛЫ-ХРАНИТЕЛИ»

 

 

Владимир Шинкарев – художник, писатель. Автор андеграундного бестселлера «Максим и Федор». Создатель «Митьков» – книгой под этим названием Шинкарев вызвал к жизни массовое молодежное движение.

 

Войдя в Эрмитаж, Шинкарев будто непроизвольно направился в ту сторону, где находится картина, названная в «Максиме и Федоре» любимой. Это портрет голландского поэта Иеримиаса Деккера, написанный его другом Рембрандтом.

“В принципе это стандартная картина; но я как будто когда-то поклялся считать ее любимой и не изменять ей. На ней персонаж – смешной, горький, мудрый; в этой картине бездна сострадания, гуманизма – то, что живопись XX века передоверила литературе.

Как не любить Рембрандта? Мне даже жаль тех художников, которые в своей живописи не прожили этап любви к Рембрандту. Потом это может пройти, разным периодам в жизни адекватны разные художники…».

По образованию Владимир Шинкарев геолог, но при этом Эрмитаж  он знает лучше большинства воспитанников Академии художеств.

“Я работал геологом на улице Герцена и каждый обеденный перерыв в течение 4 лет ходил в Эрмитаж, чтобы прицельно смотреть на одну картину. А уж в рабочее время обе­дал в Союзе Художников.

Чем мне нравятся эрмитажные картины – они не зареставрированы. Картины из собрания Тиссен-Борнемиса – все как будто нитрокраской написаны, будто гоночные машины. А здесь нормальное потемнение лака, от чего Рембрандт, я думаю, больше выиграл, чем проиграл. Когда-то картина была не такая темная, но можно представить, что ангелы-хранители этой картины сами ее дописали. Зареставрированные картины к тому же напоминают муляжи – естественной плоти не сохранилось. Иногда это прос-то страшно, ведь я едва ли не больше всего люблю плоть масляной живописи рассматривать на расстоянии 10-20 сантиметров».

Мы медленно передвигались по экспозиции голландской живописи XVII-XVIII веков и вошли в Шатровый  зал. Жанровая живопись “малых гол-ландцев привлекательна для всех – от специалистов до случайных экс­курсантов. Бытовые сценки – словно окошко с неплотно задвинутой шторкой, через которое можно за­глянуть в XVII век. С постоянным ин­тересом рассматривают посетители работы Яна Стена. В Голландии того времени было так много хороших художников, что мало кто мог прокормиться ремеслом живописца. Поэтому Ян Стен – после неудачи с содержанием пивоварни – завел себе небольшой кабачок. Его он и  изобразил на картине ‘Гуляки”, где в качестве персонажей -он сам с же­ной Маргаритой (дочерью художника Яна ван Гойена). Насмешник Ян Стен сидит, покуривая трубку, а его на­парница уже “отрубилась” прямо за столом.

Веселую сцену дружеской попойки Владимир Шинкарёв интерпретировал по-своему.

«В 70-е  годы я писал копию “Гуляк”. Мне понравилась эта картина как модель жизни вообще. Мне подходило это победное чувство – все заснули, а он все радуется. У персонажей разная толерантность к алкоголю – измож­денная уснувшая женщина, а он сидит – рожа красная, довольная, будто первый стакан только что проглотил, Я не раз потом писал свои варианты  этой картины, уже не копируя ее, а как бы “используя” для описания свое­го места в жизни: подруги, друзья и собутыльники уже уснули, устав от игры, а мне все мало! И полусаркастический, полувдохновенный взгляд..

 Последнюю свою копию “Гуляк” я продал в Париже в 1992 году. На ней “гуляка” изображен один, и вид у него, рембрандтовского героя, – скорбное, оцепенелое раздумье». Кстати, приблизительно в это время я бросил пить».

“Нам в ранней молодости была недоступна современная мировая жи­вопись, да и литература тоже. Единст­венный, но мощный источник духов­ности – Эрмитаж, ну и русская ли­тература XIX века. И часто в живописи символическое значение придавалось тем сценам, в которых символизм автором не предполагался”.

Мы безмятежно шли к выходу сквозь парадные залы Зимнего дворца, когда вдруг в Петровском зале вместо картины «Минерва и ПетрI” Амикони над троном увидели обнаженную кирпичную кладку. Красный кирпич диссонировал с бархатом стен, но в то же время вид каменной стены успокаивал. Ведь разве можно за­быть, что именно на этом месте – у сопряжения тронной экседры Петровс­кого зала и стены Фельдмаршальско­го зала – начался пожар 17 декабря 1837 года? Деревянные пилястры и балкон в Фельдмаршальском зале – творения Монферрана – были мгно­венно охвачены пламенем. Более 30 часов Зимний дворец был гранди­озным костром.

Шинкарева непорядок в Петровс­ком зале удручил.

“Это, конечно, очень горестное зрелище. По-настоящему чувствитель­ный человек может пережить пожар своего дома, если случится, но вот такое – нарушает течение жизни. По­тому что Эрмитаж – точка отсчета, жизненный эталон, который неприкос­новенен..»

Уже выходя из музея, я спросила: “Значит, Владимир Николаевич, корни Вашей живописи – в работах старых мастеров?”

‘ ‘Дык… Елы-палы!” – развел рука­ми Шинкарев.

Алина ТУЛЯКОВА

«Смена» 24 февраля 1995

Коллекция Эрмитажей

 

Георгий Пионтек:

«Это просто наше счастье, что мы живем здесь»

 

 

ГЕОРГИЙ ВЛАДИМИРОВИЧ ПИОНТЕК – архитектор, художник, член Санкт-Петербургского Союза уче­ных, участник первой широкомасштабной выставки художников-нонконформистов в 1971 году на Кус­тарном. Один из первых путешественников автосто­пом по стране. И автор проекта первого в России национального парка-музея «Человек и среда».

Интересно, что решение о создании этого парка было принято Ленинградским горкомом ВЛКСМ в 1959 году. В это же время и в Америке Уолт Дисней занимался реализацией своего проекта. Он прислал открытку, предлагая своему советскому коллеге Пионтеку посмотреть строительство “Диснейленда”, начатое в 1955 году.

Визит не состоялся. Прошло 35 лет, и все эти годы мир восхищается  «Дисней –лендом», а уникальный проект Георгия Пионтека, включенный в Генеральный план развития Ленинграда и Ленобласти 2005 года, лежит где-то на полках с пометкой: «Для служебного пользования».

 

Эрмитаж зарождался как элитарная картинная галерея. Нынче в музейных залах опять немноголюдно. Георгий Вла­димирович отмечает это с со­жалением – ему больше по душе полные залы советской эпохи.

«Раньше Эрмитаж был Эрмитажем для народа. Школьники ходили, рабочие, колхозники приезжали. Зани­мались ребята из Дворца пио­неров, из домов художествен­ного воспитания детей, (еще до домов пионеров была такая структура). Эрмитаж тогда играл роль как бы наивысшего университета страны».

В процессе своего обучения Георгий Пионтек постоянно обращался к эрмитажным коллекциям.

«До войны я занимался ри­сунком во Дворце пионеров. Нас водили сюда и читали лек­ции по истории искусства. К сожалению, война прервала занятия. Мы “прошли” Египет и начали чуть-чуть Грецию”.

“Во время моей учебы в Ака­демии художеств все, о чем нам говорили, я посмотрел ли­бо в Эрмитаже, либо в Русском музее. Курс истории искусства я изучал таким образом: слу­шал лекцию, а в выходной день шел в музей. И все очень хорошо запоминалось. Таким же образом знакомился с архи­тектурой нашего города”.

Наше продвижение по му­зею имело определенную цель: Георгий Владимирович хотел «навестить» экспози­цию, где он провел в общей сложности многие годы – от­дел искусства Китая. Но в пути мы очень часто останавлива­лись. Складывалось впечатле­ние, что если выставить перед Пионтеком все2.882.738 эрмитажных экспонатов, то про каж­дый он найдет, что сказать.

Мы попробовали подняться по лестнице у Малой церкви, сделанной Стасовым, но приш­лось остановиться:

«Конструкция лестницы сама по себе интересна. Сначала у нас были такие лестницы: люди шли просто между двумя стенами.   Потом  появились лестницы на арках. Потом на косых арках, а затем появились, я бы назвал их “арочные двутавры”. Специально по размеру ковались двутавровые
арки  –  буквой  «Т»  внизу и наверху. К месту их заделки они   по закону статики  расширялись.  В XIX веке  наши мастера это умели делать, в старых петербургских домах вы можете увидеть такие лест­ницы с  “лещадными плитами”.

Насладиться лестничными косоурами мы не успели – как раз под пресловутой лестни­цей Георгий Владимирович разглядел в темноте памятник культуры III-IV века н.э.

“Особенность его в том, что это челн-однодревка. Сделан из специально спиленного дерева, которое окоряют, по­том обтесывают снаружи, вы­нимают лишнюю древесину, расписывают, ставят рас­порки…

Получается великолепная лодка, в которой люди сидят друг за другом”.

Одной из основных забот Георгия Владимировича Пионтека является сохранение памятников искусства, науки и техники. В проекте его парка “Человек и среда” проблема сохранения культурного на­следия решается органично, но парка пока еще нет. На наших глазах безвозвратно гибнут предметы старины: от станков до витражей. Вспоми­нал Георгий Владимирович и о том, чего больше нельзя уви­деть в Эрмитаже.

“Была великолепная экспо­зиция культуры Средней Азии с котлом Тимура или Тамерла­на. Котел нашли на территории Казахстана, это их собствен­ность. Но нет прощения работ­никам Эрмитажа, которые от­дали его, не сделав факси­мильную копию. Мы не знаем, что будет завтра, поэтому дуб­лирование выдающихся памятникое, например скульптуры, я считаю обязательным”.                                                                                                                                                               

Мы неторопливо продвигались по второму этажу Зимнего дворца.

“После революции сотрудники Эрмитажа, если говорить  современным языком, осуще­ствили комплексный подход. Именно трудами советских уче­ных, таких как Орбели,  Пиотровский, Флиттнер, Артамо­нов и  десятков, сотен других, Эрмитаж стал мировой сокровищницей.  Им удалось показать всю культуру человеческую в целом”.

Заглянув в Русский отдел, Пионтек обратил наше внима­ние на главный лист первого русского атласа 1713 года с картами двух полушарий и при этом заметил:

“Вот теперь говорят, что мы – страна варваров. А известно ли вам , что Советский Союз первым в мире сделал полную геодезическую съемку? Вся страна была полностью снята. Американцы опоздали на не­сколько десятилетий.”        

“Лучше быть курдонером (парадным двором) Востока, чем свалкой и задворками За­пада”, – образно и с патриотическим пафосом резюмировал Георгий Владимирович.

Мы вошли в Темный коридор, ставший особенно темным в советское время: от заделки отверстий верхнего света и от неполноценного ис­кусственного освещения.

“Ценность экспонатов в Эрмитаже гораздо выше , чем принято обычно считать. Здесь огромное количество самых
разнообразных материалов. Когда я занимался рес­таврацией  Петергофа, я очень часто пользовался здешними коллекциями. Довелось мне иллюстрировать книгу  Н. Д. Флиттнер – многие рисун­ки и акварели я делал с натуры на экспозиции Двуречья (Ме­сопотамии)”.

Действительно, чего только не увидишь на шпалерах – от трельяжных элементов парка до фасона сандалий. Здесь к месту вспомнить и ошибочное убеждение многих людей, что все тканые безворсовые ковры называются гобеленами. От­нюдь нет – традиционно гобе­ленами назывались изделия французской королевской мануфактуры,   учрежденной   в  1662 году в Париже в квартале Гобеленов, названном по фа­милии красильщиков Гобеле­нов, работавших там с XV века. Соответственно, аналогичное изделие, произведенное в другом месте, называется шпа­лерой.  Похоже, Эрмитаж – пос­леднее место, где грамотно употребляются слова “шпа­лера” и “гобелен”.

Предвкушая конечную цель  нашего похода, мы поднима­лись по лестнице к выставкам  отдела культуры и искусства стран Востока. И вдруг на пос­леднем повороте лестницы мы увидели нечто “душераз­дирающее”: на стене криво висела карта Византийской им­перии VI-XV веков с облапан­ными краями. Под ней покои­лась какая-то алтарная плита с ободранной этикеткой, неза­тейливо “реконструирован­ная” с помощью гипса до прямоугольной формы. Она крепилась на неумело сварен­ной арматуре. Пионтек завол­новался.

«Меня совершенно убивают вот эти современные ма­териалы. Они входят в резкий контраст со стилем Эрмитажа, Вы поднимаетесь сюда от шпа­лер – в них отражается дух времени. А здесь – фанера еще зашпаклевана, безобраз­но прибита гвоздями, закрашенная, грубо написанная».

Правду сказать, посетителей там маловато. Кому приятно видеть, что мраморные капи­тели V-VI века из Херсонеса лежат на дурацких фанерных| тумбах.

Почти все залы отдела искyсствa Китая оказались закрытыми, удалось по­смотреть только буддийские экспонаты. И они нас порадо­вали.

«Сравните это с тем, что мы видели, – здесь все сделано с любовью. Головка- лицо статуи Бодисатвы – поставлена на фо­не нарисованной. Это хороший метод реконструкции, ненавяз­чивый, культурный. Интелли­гентно сделано – вот это по-эрмитажному”.

Георгий Владимирович пришел в Эрмитаж еще ребен­ком в начале 30-х годов. С тех пор с ним не расстается.

“Это просто наше счастье, что мы живем здесь”.

 

Алина ТУЛЯКОВА

Портрет Георгия ПИОНТЕКА – рисунок Елены ПИОНТЕК

 

Журнал «Красный»

Из цикла «Коллекция Эрмитажей» беседа Алины Туляковой и Александра Секацкого в музейных залах.

 

Александр Секацкий – философ, эссеист, преподаватель философского факультета СПбГУ. Автор книг «Соблазн и воля» (2000), «Онтология лжи» (2000), “Три шага в сторону” (2001)

Александр Секацкий приближался к Эрмитажу, когда у музейного входа раздался звук глухого удара и короткое шуршание. Охранники, в форме и в штатском, недоуменно стояли перед блестящей грудой осколков тонированного стекла – модная раздвижная дверь на Иорданском подъезде самопроизвольно прекратила свое существование. Разрушения были как наваждение – при повторном визите философа в Зимний дворец дверной тамбур был демонтирован, а вестибюль подвернут ремонту.

Все это неспроста, философский взгляд на Эрмитаж оказался таким:

 

А.С. – Я считаю, что музеи, подобные Эрмитажу, Лувру или Галереи Уффици – это отживающие свой век звероящеры. Понятно, что они никуда не денутся, но больше таких не будет. По инерции еще продолжает поддерживаться концепция музея как кунсткамеры, возникшая в 18, даже частично в 17 веке – всякие редкости, древности, сокровища, драгоценности. По сути дела – грандиозные хранилища. Это концепция музея, где должна быть такая кобра, помните, из «Маугли» Киплинга эпизод. Кобра, которая уже пережила свой яд, хотя все еще должна хранить сокровища, недоступные человеческому взгляду – сейчас в Эрмитаже это находится в состоянии недоступности, мы даже не знаем, что и как расположено. Для современного художника и зрителя музей должен представлять собой определенную выставку на какой-то срок, которая потом сворачивается, возникает новая выставка. Именно такой способ экспозиции я предполагаю, свойственен музеям будущего. Потому что смотреть хранилища сокровищ – это все равно, что зайти в библиотеку и вместо того, чтобы читать какую-то книгу, пытаться беспорядочно читать их все.

 

А.Т. – А с единственной экспозицией получается – приходишь в библиотеку, а там объявляют: у нас месячник чтения Донцовой.

 

Однако, Александр Секацкий признает, что есть санкция истории, санкция культурной памяти, предполагающая, что Эрмитаж должен быть осмотрен – на этом и основано его продолжающееся развитие.

Музей старается быть современным и удобным для посетителей, поэтому вновь меняется местоположение входа в Эрмитаж. Изначально, при открытии в 1852 году Нового Эрмитажа, вход был соответственно музейный – через портик с атлантами.  Советские люди стали просто пользоваться входом в царскую резиденцию с набережной. В нынешние времена вестибюль в Зимнем дворце останется, только заходить надо будет со двора, со стороны Дворцовой площади.

Большие музеи – истинное счастье для искателей впечатлений. Эрмитаж часто превращается в неотъемлемую часть жизни, и появляется индивидуальный образ музея, сплетенный из личных ощущений и аналогий, воспоминаний и размышлений.

 

А.С. – В каком-то смысле большой музей повторяет идею города в целом и здесь, мне кажется, есть один важный общий момент: иллюзия всеприсутствия в городе. Мы думаем, что для нас в принципе открыты все дома, мимо которых мы проходим, комнаты, коридоры, офисы, где нас, может быть ждут. Но это не так, на самом деле нас никто не ждет, и остаются только узенькие коридоры, где мы работаем, где живут наши знакомые, или куда мы ситуативно можем зайти, плюс еще такие общие отстойники – потребительские места типа магазинов. И получается, что город для нас большей частью заблокирован, по крайней мере его внутренние интерьеры, а в значительной степени и внешние. Ведь существуют улицы, по которым мы никогда не пройдем, просто в силу того, что мы живем далеко от них.

При этом особенно важной становится личная монограмма города – она у каждого своя. Такая монограмма имеет культурологическую и философскую ценность – и даже ценность эротическую. Когда влюбленные дарят друг другу подарки, едва ли не самый драгоценный дар состоит в том, чтобы «показать свой город». А это значит – тех немногих твоих друзей, к которым можно зайти, определенный ракурс – вид отсюда, вид оттуда. Следовательно, городов существует ровно столько, сколько уважающих себя горожан, и чем больше индивидуальных монограмм нам доступно, тем мы богаче.

Также дело обстоит и с музеями, особенно с Эрмитажем, превосходящим всякую единичную «человекоразмерность». Если можно показать свой город, то можно показать и свой Эрмитаж, который сначала был детским, где нас водили за ручку и, в результате, запали в душу, может быть не самые яркие вещи, не самые известные картины, но именно их последовательность выстраивает нашу собственную индивидуальность. Это тоже монограмма, и мы отличаемся друг от друга не тем, что мы знаем что-то лишнее, а иногда тем, что мы чего-то очевидного для других не знаем и эти провалы неожиданного незнания достаточно интересны. Когда драгоценные личные версии сравниваются можно и слона не приметить, но зато возникает что-то по-настоящему живое. Это как раз элемент живой жизни Эрмитажа, притом, что без индивидуальных биографических траекторий это всего лишь грандиозная помпезная гробница или столь же грандиозное наглядное пособие. В этом смысле вполне возможен проект под названием «Мой Эрмитаж», если в нем встретятся наиболее интересные обладатели собственных музеев внутри Эрмитажа. Кстати, обмен такой собственностью – дело достаточно интимное.

 

Александр Секацкий признался, что любит экспозицию Петровской эпохи и живопись «малых голандцев». Коллекция отдела истории русской культуры находится в Зимнем дворце, это самый молодой среди музейных отделов, был создан в 1941. В него вошли многочисленные памятники, поступившие из различных музеев и учреждений страны. Собрание экспонатов конца 17 – первой четверти 18 века – гордость музея, туда входит так называемый « Кабинета Петра Великого» – одна из старейших музейных коллекций в России, сложившаяся в Кунсткамере в 18 веке. В Эрмитаж была переведена в середине 19 века.

 

А.С. – В значительной степени, конечно, интерес подпитывается детскими воспоминаниями, первой школьной экскурсией, где что-то конкретно понравилось, а потом, опять-таки: однажды совпало настроение с каким-то фрагментом экспозиции, с теми же голландцами или инструментами Петра. В дальнейшем рассматриваешь эти витрины и залы, как свою грядку, которую надо поливать, окучивать, если уж ты сюда приходишь. Нет смысла впадать в священный трепет, кто сказал, что раз уж мы находимся “в греческом зале”, то непременно надо оглядываться с придыханием. Вовсе нет, надо отслаивать живое (оживающее для тебя) – это как коллекция. Ведь коллекция тоже часть нашего присутствия. Человек жизнь живет – что он проживает: свое тело, свои вещи, свои одеяния. Коллекция не обязательно состоит из марок, монет и прочих счетных единиц, может быть коллекция впечатлений, образов, которые в знак уважения или просто так предъявляются другому. В каком-то смысле это противодействие нашей хрупкости и смертности. Что-то, помимо текстов, что мы могли бы предъявить как свое. Ситуация выборки, прогулки, траектории. Иногда при этом трудно установить, почему именно это запало в душу, а что-то другое оставляет равнодушным, или включает только познавательно-просвещенческие моменты.

 

Правда, привычно «окучивать грядку» не удалось – любимая экспозиция покинула прежнее место – в галерее теперь висят портреты, но старые витрины переехали в зал неподалеку.

На экспозиции среди различных инструментов и приборов стоит раскрашенный восковой бюст Петра1 с париком из натуральных волос. Можно сказать, что одной из наиболее важных работ скульптора Растрелли является восковая маска, снятая при жизни Петра 1, в 1719 году – она лежит в основе всех портретных изображений императора.

В ходе переговоров, которые вел Петр 1 по поводу приобретения статуи Венеры (Таврической), данный бюст был подарен итальянскому кардиналу Оттобони. Венеру удалось-таки хитрым образом выменять у папы римского  – в обмен на мощи святой Бригитты. Портретное изображение императора вернулось в Петербург, будучи выкуплено в 1861 год из частной итальянской коллекции.

 

А.С. – Живописное изображение – лишь часть портрета. Фактически все эти витрины – это самый лучший портрет Петра, может несколько с неожиданной стороны. Та же ситуация,

как в известной конфуцианской притче, когда ученики изучают под руководством наставника книгу знаменитого мыслителя древности и один из учеников говорит – как жаль, что у нас нет портрета этого удивительного человека. На что учитель отвечает: Ты держишь в руках его самый точный его портрет, а если хочешь знать подробности, то знай: у него были две руки, две ноги и всего одна голова.

 

А.Т. – Воск – неприятный материал для портретирования, не имеющий отношения к искусству ваяния, он только тешит низменное любопытство. Жуткая кукла – «Восковая персона», сделанная Карло Растрелли в 1725 году, сразу после смерти царя. Мало того, что Петр изображен в натуральную величину, с восковыми конечностями, с собственными волосами на голове и одет в свою одежду, так деревянное туловище сделано на шарнирах – мертвый император мог вставать. Но этого зрелища даже сама заказчица Екатерина 1 не выдержала, механизм отключили. Насколько более царственно и красиво выглядит бронзовый бюст Петра 1, который стоит в Арапском зале, работы того же Растрелли-старшего. Император изображен в роскошных доспехах, тонкие кружева, за плечами развевается горностаевая мантия.

 

А.С. – Перед нами новые царские атрибуты, в отношении которых Петр, если угодно, стал законодателем своего времени – мы видим, что это не скипетр и держава, и даже не какой-нибудь там символический меч, а это именно инструменты. Император, который правит с помощью астролябии, штангенциркуля, этой замечательной подзорной трубы и других приборов, названия которых мы не знаем, достоин особого отношения. Меня всегда удивляло радикальное обновление императорской атрибутики. Если бы Петр жил в другой время, когда начиналась компьютеризации, мы наверняка увидели бы здесь царственный компьютер с собственным программным продуктом. Поражает именно отход от бесконечных символизаций, с которыми всегда теснейшим образом связана социальная власть, особенно царская. Одно дело царствовать, почивать на троне, на лаврах или восседать неподвижно, как японский император, который во время церемонии не мог ни чихнуть, ни моргнуть, потому что это могло бы привести к потрясениям в Стране Восходящего солнца. Даже ногти обрезать самому себе микадо не имел права – это делали во сне, когда он спал, потому что его особа была слишком священна. А с другой стороны Петр, который мог быть кем угодно – величайший мастер произвола, он сделал свою власть экзистенциальной, а не позиционной. Инструменты преобразования мира нужны Петру не для той или иной формы дани и социального фимиама, а для удовлетворения ненасытного любопытства. Петр выступает как некое воплощение духа нового времени.

 

А.Т. –   Витрины заполнены диковинными на современный взгляд приборами и жуткими хирургическими инструментами: коловорот для трепанации черепа, пулеизвлекатели, есть даже гинекологические предметы. Апофеоз всему – зубной инструмент для удержания рта в открытом состоянии.

 

 А.С. – Царь принимал участие и в хирургических операциях, и в родовспоможении. и зубы драл своим подданным – хотят они того или не хотят. Во всем видна жадность к жизни, к знанию, отсутствие смирения перед естественным ходом вещей. Здесь сама идея кунсткамеры – это своего рода пыточные инструменты и в то же время инструменты познания. Также как мы у природы выискиваем, выпытываем подноготную, так же у человека через его косность и невежество требуется все как-то вытянуть, ускорить рост. Здесь разница между генезисом и поэзисом. Генесис – это естественное рождение, неспешное произрастание, то, что доминировало в допетровскую эпоху, а поэзис – это именно производство, про-изведение того, что еще должно было вызреть. Истинная жажда знания и жажда владения, которые демонстрируют эти приборы – это все инструменты поэзиса, когда нам нечего ждать милости от природы, а нужно побыстрее явить их на свет Божий.

Здесь и личные вещи, и сделанные по заказу Петра, по его чертежам. Но, самое важное, что Петр владел ими всеми, а в искусстве владения некоторыми из них он был просто лучшим, по крайней мере, на Руси. Проложить курс, вычислить поправки на ветер, провести стоматологические или акушерские операции – все это ему хотелось попробовать, все он пробовал и не успокаивался, пока не достигал того, чего мог достигнуть.

. Это уже было заложено Петром в его инструментарии, в его жажде и умении и желании воспользоваться каждой штучкой – напрашивается выражение «не царское это дело» – оно при некотором осмыслении сменяется на противоположное – вот это именно царское дело и есть: быть первым навигатором, первым бомбардиром, канониром и даже, если угодно, акушером.

 

А.Т. Мне представляется достаточно циничной затея украшать пилу для человеческих костей головкой негра на рукоятке – до искусства ли в такой момент?

 

А.С. – Перед нами ситуация отсутствия функциональности и полной сподручности. Всякая вещь, она, конечно, предназначена для выполнения своей операции, но она требует к себе уважения. Мы видим вещи, которые сделаны точно, добротно и, что характерно, ими можно до сих пор пользоваться. Посмотрим астролябию, где орнамент в виде золотой насечки, причем такой, какой, казалось бы, нужно рассматривать как исключительный элемент искусства, а в то же время это некая рабочая поверхность. Я не думаю даже, что увеличилась погрешность, которая была при изготовлении. Вот степень долговечности вещей, характеризующая эпоху мастера в отличие от эпохи, за ней последовавшей.

 Отсутствие примитивной функциональности поражает и наталкивает на размышления: сейчас, казалось бы, вещи стали гораздо сложнее – всякие телевизоры, ксероксы, телефоны. При этом пользоваться ими значительно проще – нужно нажать несколько кнопочек и все. Чтобы быть пользователем современных “сложных” вещей, совсем не надо прилагать настоящие, добытые трудом навыки. Тогда как понятно, что за каждым прибором Петра стоит свой собственный модус бытия – уметь воспользоваться секстантом, астролябией, дальномером или тем же штангенциркулем – это значит, что-то в жизни реально уметь – в этом есть своеобразная царскость. То есть это не те вещи, которые идеально подобраны и адаптированы к изнеженному обитателю второй половины 20 или 21 века – это вещи, которые требуют к себе уважения. Также, например, как меч, к которому нужно долго приноравливаться, чтобы уверенно с ним обращаться. Вещи могущественного царя не являются разновидностью домашних животных, готовых откликнуться на голос хозяина – для того, чтобы потребовать от них службы, надо преодолеть себя, кое-чему научиться, овладеть. Именно такое овладение и означает обогащение своего экзистенциального проекта.

Но зато, владея этой вещью, тем же топором или астролябией мы можем актуализовать целый фрагмент культуры. Это не просто умение нажимать кнопки и ждать, что тебе покажут, или когда тебе сделают красиво, тепло и приятно. А это именно выносные модусы культуры, овладевая которыми мы овладеваем сразу уверенностью в себе, воинственностью, некой преобразующей социальной функцией.

 

 

А.Т – Ах, я нашла самый красивый фрагмент экспозиции: след исчезнувшего инструмента, его узорный отпечаток на фоне выцветшего сукна. Нужной цифры нет, я не могу узнать, был ли это квадрант, а может быть – пропорционал-циркуль для определения углов прицеливания, но он был прекрасен.

 

А.С. Это не тот современный дизайн, где каждая выемка прилегает к соответствующей форме тела и вещь только и знает, что слушается своего хозяина. Вещи, которые сейчас доминируют, обслуживают принцип наслаждения – такова вся современная техника. А здесь мы видим технику, которая обслуживает принцип могущества, она нужна не для получения наслаждения, как сейчас, а для того чтобы нечто преобразовывать, выпытывать, узнавать. То есть, собственно говоря, осуществлять функцию и атрибут именно императорской преобразующей власти. Все эти инструменты достаточно прочные, все они сохранились хорошо, все они сделаны с избытком. Но здесь отсутствует современное понимание функциональности как экономии в силе.

 Когда мы видим, сколько стоит навыков за каждым инструментом как он самостоятельно и непрозрачно устроен, то отсюда считывается и образ того человека, который ими владел, их приобрел или заказал либо частично сам сделал. Меня с самого детства привлекали эти петровские штучки.  Представленные здесь атрибуты, на мой взгляд, уникально воплощают образ царской власти Петра, и для меня они лучше объясняли образ Петра, чем сам Петербург в целом, или чем дошедшие до нас указы. Пожалуй, ближайшим предшественником тут можно назвать Леонардо.

 

 

А.Т. – Пресловутый бронзовый бюст Петра 1 Растрелли на доспехах имеет рельеф, где царь изображен в образе скульптора с долотом и молотом в руках. Скульптурой-то он не занимался. Наш «русский Леонардо» совсем не стремился заниматься искусством. Считается, что его «Токарня», созданная в 1709 году, являлась не только технической, но и художественной мастерской. Что считать вершиной произведенных царем художеств: работу на станке Нартова или участие в вытачивании большой костяной люстры, которую начали делать в «Токарне» в 1723 году? Молот в руках держал – кузнечный. Например, этот брус выковал – выполнил протяжку – уменьшение сечения, одну из семи основных кузнечных операций.

 

 

А.С. – Его, конечно, больше естественные науки интересовали, стремление к пониманию того, что все можно своими руками преобразовать, все можно учредить. Кроме того, за соответствующим набором инструментов проглядывает хрупкость человеческой жизни – простой жизни обывателя, которая может быть расчерчена. Страсть крови или собственно сексуальная страсть которой прославил себя маркиз де Сад – это все детские штучки по сравнению со страстью к геометрии. Страсть к геометрии – расчерчивание пространства, создание управляемых преобразованных территорий, – такая страсть ни во что ни ставит жизнь человеческую и ради красоты форм и точности некоторых производственных операций могут быть принесены в жертву жизни простых малых сих. Отсюда уникальное сочетание жестокости, простоты и высокомерия. Высокомерия, которое задает определенную планку, эталон, иначе повсюду будет сплошное низкомерие. Вот есть эталон, и пока им владеет один император. Эталон как в буквальном смысле – все эти его измерительные приборы, так и эталоны некой человеческой активности, именно той преобразующей силы, которая находит себе здесь такое художественное выражение.

 

 

А.Т. – Правда, в кузнечном деле Петр 1 не один такой мастак был среди монархов. Людовик16 был тоже физически сильным и оборудовал себе в Версале кузницу. Хорошо, тренажеров никаких не надо. Жаль, что он кончил эшафотом.

 

А.С. – Увлечения у царственных особ могли быть самыми разнообразными, можно держать, псарню, овчарню, соколиную охоту. На уровне хобби. А в данном случае перед нами целый мир, созданный для яростного преобразования природы. Это естествознание в том виде, как оно существовало – познание естества через соприкосновение с ним. Картография, геология, геодезия – он во всем понимал толк. Участвовал во всех работах на верфи, во всех операциях – от уровня капитана, шкипера, лоцмана – его интересовали все виды знания, которыми можно овладеть.

 

А.Т. – При таком охвате можно быть только дилетантом во всем.

 

А.С. – Сейчас это уже невозможно, да и тогда это было едва ли возможно, потому и вызывало такое удивление и даже некоторое недоверие. Это последний по времени момент, последняя эпоха, когда «хищный глазомер простого столяра» проявился как наиболее яркая идея преобразующего управления. Помимо всего прочего, он, как известно, был первым журналистом и первым – и долгое время единственным читателем своей газеты. Парадоксальная ситуация – заимствование немецкой газеты в России. Недавно было 300 летие выхода в свет «Санкт – Петербургских ведомостей». Петр был не только практически единственным автором и редактором всех первых номеров, но еще и типографским рабочим, наборщиком. Тогда первые 10 лет газета выглядела примерно так: это были реляции Петра и бесконечная кунсткамера – где родился теленок с двумя головами, где выпал град величиной с яблоко – принцип кунсткамеры Петром всегда соблюдался. И совершенная мистика состояла в том, что первые десятилетия у газеты не было ни единого читателя. Неважно – главное, что завели свою газету, и теперь она есть. Чрезвычайно характерный пример для петровского царствования.

 

А.Т. – Мне нравится этот токарно-копировальный станок. С его помощью рельефные изображения с бронзовой модели могли переноситься на дерево или кость. В Ротонде мы видели «Триумфальный столп» из этих бронзовых цилиндров. Между прочим, Нартов долго этот станок конструировал – с 1718 по 1729 годы, и добился, что держатель резца – супорт – перемещался механически. А в мире изобретателем супорта считают англичанина Модсли, который свой первый станок сделал в 1794 году. Почему-то именно в России таких случаев – пруд пруди.

До чего смешная деревянная станина у этого станка: она украшена резьбой, будто буфет.

 

А.С. – Сочетание функциональных и отделочных частей. Общий принцип красоты – красота токарной обработки. Не работа до седьмого пота, а ясная, отчетливая операция, когда получается деталь, если есть подходящие инструменты.

Как Ролан Барт говорил, что наслаждение от текста может быть гормонально-эротическим – также можно говорить о наслаждении инструментом, станком, что не каждому дано, а требует большой затраты не сразу окупаемых инвестиций. Петр до конца дней сохранил навык ученичества, и вообще не гнушался чему-то научиться из любой области совершенно “не царских” знаний. Было в нем что-то почти детское, инфантильное: ребенок, которого интересуют фокусы, “приемчики”, разного рода уродства. Но если ребенок может мучить кошек или кукол, то эта сохраненная до конца дней инфантильность тем более в сочетании с императорской властью несет в себе жутковатый оттенок.

«Смена» 16 декабря 1992

СТОП – СИСТЕМА

Путешествия — это нетленное. Всех путешественников, невзирая на разницу лет, ве­ков и средств (передвижения и наличных), роднит основное — их домом на какой-то пе­риод становится  Дорога.

Рождаются путешественниками или становятся? И в силу каких причин в 70-х годах в Советском Союзе сформировалось огромное путешествующее братство, определяемое как «Система»? К сожалению, частое упоминание официальными устами слова «система» выхолостило его сокровенный смысл. Мы же всегда были в спокойной оппозиции к официозу, мыслили себя хиппи.  «Все­му лучшему во мне я обязан хиппианству», — могут наверняка сказать многие, оглядываясь на свою юность.

Путешествие для хиппи было как ритуальное действо. С ранней весны оживали трассы, тормозились КамАЗы, МАЗы, ЗИЛы. Грузовые ГАЗы — реже, поскольку ездили обыч­но парами, а эта кабина берёт только одного человека.

Миграция хиппи-населения была практически поголовной. Наиболее мужественные от­правлялись в Среднюю Азию, пересекали пустыню на машинах и, добравшись до восточной цивилизации, покуривали там отличную анашу.

Для неофитов или «пионеров», находящихся на начальных ступенях развития, обычным было первое путешествие с девушкой к Черному морю. Денег для этого не требовалось  вовсе: стопом через Джанкой (паршивый участок пути, берут плохо) на Симферополь и к морю. Ночлег на берегу, питание на халяву в столовых    самообслуживания.

Отличительная черта хиппи-лутешествнй — отправляясь в путь, нужно всегда быть готовым к «вязалову». Винтили безо всяких причин: сходили, например, в Гурзуфе с трассы, спускались к морю. Тут же навстречу лысоватый персонаж с невинным вопросиком: «Откуда это вы? Пройдемте». Далее — несколько часов в отделении: документы, объяснительные. Под конец выводят вас всех, ставят к скале, и… Начальник милиции делает несколько снимков  на память.

Помимо индивидуальных маршрутов, были общеизвестные дни и точки, где обязательно собирались хиппи со всех концов страны. Это были,к примеру, весенний Казюкас — день Святого Казимира в Вильнюсе, День защиты детей
— 1июня, отмечаемый в подмосковном Царицыно, 20-е числа июня — большой сбор на реке Гауя под Ригой… В некоторые из этих дней нелюди в штатском, используя милицейскую грубую силу, со страстью коллекционеров собирали в ментовских весь цвет советской молодежи  ( хиппи –  дети-цветы).

И все равно: в путешествиях — Жизнь! Ранним утром ты садишься  в электричку с Витебского вокзала, надо выехать из города, чтобы попасть на трассу.   Из вещей с собой — « Атлас автомобильных дорог» и подстилка для ночлега.

Электричка проезжает мимо здания с огромным лозунгом: «Порожний рейс —  убыток стране», и кажется, что это написано специально для водителей-дальнобойщнков, чтобы они всегда брали с собой попутчиков.

Если ехать не спеша проводя на трассе по 10 часов, то в среднем полтыщи километров в день получается. Всегда можно выйти поваляться  в поле, молочной кукурузы погрызть, перекусить в придорожной харчевне — водители часто и покормить могут.

Соответственно и платы за проезд никто с вас нe спрашивал. Однажды только был такой случай — взял нас один водило на Зилке, но немного отъехал, уяснил наше безденежье и высадил. У него был план разбогатеть, подвозя колхозников с мешками картошки, поскольку порожняком ехал. Нас почти тут же подобрал КамАЗ, и, услышав наш рассказ, водитель выругался в адрес рвача. Что интересно —за возмездием дело не стало, вскоре обогнали мы тот ЗИЛ, стоял он на обочине,сломавшись.

Интересно узнать, что первым известным автостопщиком в стране был архитектор Георгий Пионтек.. Он закончил Академию художеств и, вместо принятой до революции стажировки выпускников в Италии, проехал сотни километров, исследуя забытые памятники архитектуры «окраин империи». Об этом доброжелательно сообщил журнал «Работница» в  1958 году.

Тусовку стопом можно eщe сравнить со своеобразным видом паломничества. Посещение церкви было практически обязательным действием в каждом городе или деревне. Церковь оставалась самой человечной организацией на атеистической территории СССР. Помощь там давали без справок и предъявления документов. Ценность социалистического образа жизни мы проверяли на своей шкуре, и, как правило, все рано или поздно крестились.

Вот, если вспомнить, оказалась я однажды в ситуации: одна, с 15 копейками в кармане, в нескольких тысячах километров от дома — Сибирь, город Красноярск, Разминулись с друзьями.

Чтобы не привлекли за бродяжничество, отправилась в милицию caмa.

— Помогите, отправьте меня домой, потому как выхода другого нет.

—Этот вопрос должен решать дежурный по станции.

Пошла я к дежурному по станции.

— Не соблаговолите ли оказать помощь в транспортировке до дома?

— Этот  вопрос может решить только начальник поезда.

Дождалась нужного поезда, поймала идущего вдоль состава начальника.

— Дяденька, возьмете меня?

— Эти вопросы решает милиция.

Круг замкнулся. Я пробежалась по железнодорожным служащим еще разок в обратном порядке. Голяк. Для точности и чистоты эксперимента обратилась к какому-то партийному товарищу в кабинете. Он был не стар и вежлив, как гэбэшник. Но денег на билет не дал.

Господь сжалился надо мной, направил мои мольбы в уши крещёного человека — директрисы вагона-ресторана из Иркутска. И добрая христианка дала мне работу, ночлег, пищу.

Благодаря Системе в любом городе для путешественников «был готов и стол, и дом».

Приезжаешь, например, в Уфу, и можешь быть уверен, что тебя накормят, спать положат да еще кайфом поделятся. Пути дорог наших были неисповедимы, но чувство всеобщей связанности было всегда. Похоже, мы все были воспитаны в строгом соблюдения закона гостеприимства: «Гость в дом — Бог в дом». Без тени недовольства я поднималась ночью, чтобы принять ребят из Туапсе, которых менты зачем-то сняли с трассы на пути в Прибалтику. «Паролем» служило имя любого общего знакомого.

Действие Системы, конечно, нe исчерпывалось гостеприимством. Под ее эгидой организовывались- коммуны и «в лесах», и «на горах», и в жилых квартирах, и на капиталках нашего города. А какие великолепные тусовки были на рок-фестивалях, особенно в Прибалтике!

Прошли те времена. Минуло десять лет стопом на трассе Раньше бы мы рассмеялись, а теперь приходится горько признать, что политика способна влиять и на наши жизни. Теперь уж не тусанешься до упора на восток, в океане искупаться. Везде обломы — войны, границы…

Вместе с Советским Союзом гавкнулась и хиппианская Система — самое гуманное изобретение современной эпохи.

Специально для журнала «Красный»

 Ян Андерсон из группы «Джетро Талл»

отвечает на вопросы ветерана отечественного рок движения, члена Ленинградского рок клуба Алины Алонсо.

В конце 1967 года четверо молодых музыкантов, среди которых был 20-летний Ян Андерсон, приехали покорять своей игрой Лондон. Поначалу все складывалось не слишком удачно: чтобы получить работу в очередном клубе, приходилось менять название группы, выдавая себя за новую команду. Случайно они назывались «Джетро Талл», когда наконец-то получили постоянную работу в клубе Marquee. Так имя агронома 18 века Джетро Талла оказалось вписанным в историю рок музыки.
В июне 1968 «Джетро Талл» выступал на первом фестивале в Гайд-Парке вместе с «Пинк Флоид» и «Ти. Рекс», потом – удачное выступление перед 80 тысячами зрителей на фестивале джаза и блюза в Сансбери. Гастроли в США в 1969 подтвердили успех. Выпущенный в том же году альбом «Stand up» определил особенности звучания группы на всю оставшуюся жизнь: под влиянием классики, джаза и фольклора родилась мелодичная, узнаваемая и качественная музыка «Джетро Талл».
В 1971 году вышел, возможно, лучший альбом «Акваланг», которого в мире было продано 15 миллионов пластинок. Если сегодня послушать тему «Акваланг» – то она, хоть и про старого бродягу, но сама не стареет – сильная вещь.

Лидер группы «Джетро Талл» – Ян Андерсон – знаменитый рок-флейтист, играющий также на губной гармонике, акустической гитаре, мандолине, саксофоне. Он сочиняет все сам – лирику, музыку, последние десятилетия выступает как продюсер и аранжировщик.
С конца 60 – х годов Ян Андерсон признан одним из лучших шоуменов. Наиболее известный его костюм – кафтан, обтягивающее трико и высокие сапоги. На сцене он постоянно в движении, может играть на флейте то, лежа на полу, то – это сильно впечатляет – долго стоя на одной ноге.
Ян Андерсон журналистам не симпатизирует. В самом начале существования группы был случай, когда в Сансбери они впервые играли джем со знаменитыми музыкантами из группы «Крим». Но пресса не заметила этого: во время их выступления журналисты пошли выпить бесплатного пива.
Во время рекламных кампаний, Андерсон вынужден давать по несколько интервью в день, или посылать ответы на вопросы по электронной почте.
В тексте ответов на « наиболее часто задаваемые вопросы» Андерсон, со свойственной ему иронией, предлагает журналистам «подготовиться к интервьюшечке» дабы не задавать пустые вопросы, а то вдруг не хватит времени на вопросы интересные или оригинальные, если таковые появятся.

А.А. – Почему Вы стоите на одной ноге?

Я.А. – В давние времена, когда « Джетро Талл» выступали в лондонском клубе Marquee, я играл на губной гармонике. Когда играешь на этом инструменте в блюзовом стиле, приходится задерживать дыхание на вдохе. Поскольку мои штаны были слишком тесными, я непроизвольно поднимал ногу, когда брал высокие ноты.
Журналисты, описывая наши ранние выступления, в основном отмечали, что я играю на флейте и иногда стою на одной ноге. Это сложилось воедино и, чтобы они были счастливы, я вынужден был научиться играть на флейте, стоя на одной ноге. Но что интересно: если обратиться к другим культурам, то, например, индусский бог Кришна играет на флейте, стоя на одной ноге, так же поступают боги у южно-американских и североамериканских индейцев. Я оказался в хорошей компании.
In the early days of Jethro Tull at the Marquee club in London, I used to stand on one leg when playing the harmonica. You have to suck more than you blow in Blues-style harp playing and as my underpants were too tight, I used to have an involuntary lifting of one leg when I hit the high notes!

The press reports from our early shows noted that I played Flute and that I stood sometimes on one leg. They put the two together so I had to learn to play flute standing on one leg to keep them happy! But it feels interesting to do. In other cultures, Krishna, the Hindu god plays flute on one leg. Another South American Indian God plays on one leg too. So does Kokopelli, the North American Indian god. So I am in good company.

Ян Андерсон поначалу был только вокалистом, но, когда начались выступления в Лондоне, он неловко чувствовал себя, пока товарищи играли – не знал, чем заняться. Флейту выбрал, потому что хотел использовать какой-нибудь необычный для рок группы инструмент, к тому же она практична и удобна – сунул в карман и пошел. Андерсон освоил флейту за полгода, вскоре достиг в игре на ней виртуозности.

А.А. – Любите ли Вы флейту больше других музыкальных инструментов?

Я.А. – Да, но акустическая гитара идет сразу за ней. Оба инструмента очень сексуальны. Флейта – это мужской фаллический символ, а округлые формы небольшой гитары, на которой я играю, соответствуют моему вкусу к женщинам.

Yes, but the acoustic guitar is a close second. Both are very sexy. The flute is a male phallic symbol and the small round bodied guitars which I play follow my taste in women.

А.А. – Мне кажется, что флейта – самый древний инструмент. Музыка родилась, когда фавн, прислушиваясь к шороху ветра в тростнике, услышал мелодию и сделал первую тростниковую флейту.

Я.А. – Нет, первым был барабан. Но флейта была второй, и она дала мелодию, форму, красоту и нежность. Только не говорите этого ни одному барабанщику, а то они будут бить вас барабанными палочками 14го размера.

No – probably the drum. But the flute came second to provide melody, form, beauty and subtlety. But don’t tell that to any drummers. They will hit you with their size 14 sticks.

А.А. – Про «Джетро Талл» в марте 1968 года писали в прессе, что они «новое лицо с блюзовыми корнями на сцене британского музыкального андеграунда». В России советского периода вся рок-музыка была запрещена, то есть была андеграундной по условиям системы. После демократических изменений подполье потеряло смысл. Откуда берется андеграунд в «свободных» западных странах, что он обозначает в Соединенном Королевстве сегодня?

Я.А. – Я не думаю, что еще что-то может оставаться в андеграунде. То, в чем есть коммерческий потенциал, непременно станет доступным для широкой публики и будет адаптировано для нее. Раньше андеграунд содержал непременный протест против истеблишмента, правящих кругов или против авторитарной власти. В век абсолютной свободы слова и глобального распространения информации посредством ТВ, радио и особенно Интернета, ничего этого больше нет и в помине.
I don’t think there is much of an underground any more. If it has commercial possibilities, then it will be accessible and available to the public. “Underground” meant anti-establishment or anti-authoritarian. Nothing is any more in these days of free speech and global media communication via TV, Radio and, especially, the internet.

А.А. – Когда СССР развалился, рок музыканты, как и другие люди искусства, получили свободу творчества и передвижения. Однако, в отличие, скажем, от художников или классических музыкантов, никакого успеха на Западе они не завоевали. Почему бы это?

Я.А. – Как в классике, в джазе, в фольклоре, и в других художественных музыкальных формах всегда требуется время для формирования собственных канонов, которые впоследствии становятся классическими. Русская рок- и поп-музыка сравнительно молода и, возможно, пройдут еще годы, пока они окончательно сформируются и приобретут свой собственный голос. Важно не слепо копировать Западные стили и звуки, а развивать ваш собственный музыкальный стиль, который опирался бы на традиции вашей собственной культуры. Немного западных штучек не принесут особого вреда, но интернациональный успех русских артистов окажется возможен только, если в их музыке будут слышны русские интонации. Больше экзотики и больше оригинальности – это важно и у нас, и в Америке.
Like Classical, Jazz, Folk and other artistic music forms, it takes a while to build up authority and credentials. Free Russian Pop and Rock is relatively new and will find its unique voice in the years to come. The important thing is not to slavishly copy the Western styles and sounds but to develop your own contemporary music utilising the traditions of your own culture. A little bit of Western stuff doesn’t do any harm but International success will be more likely for a Rusian artist who sounds at least a bit “Russian”. Much more exotic and much more honest to us over here or in the USA.

В колледже Ян Андерсон изучал математику, потом пару лет занимался историей живописи в художественном колледже в Блэкпуле. Андерсон много путешествовал автостопом по Англии. Самостоятельно изучал дзен-буддизм и восточные учения.

А.А. – Каким творчеством, кроме музыки, Вы могли бы еще заниматься?

Я.А. – Живопись и литература привлекают меня с ранних лет моей жизни.

Painting and writing appeal to me from an earlier period in my life. А.А. – В каком живописном стиле Вы могли бы работать? Нет ли желания написать роман?

Я.А. – Моя живопись, возможно, была бы модифицированным, реализмом, но не полностью абстрактна. Литературные произведения непременно должны у меня содержать элементы юмора, это скорее не роман, а описательная проза. Я мог бы стать писателем-путешественником.

My painting would probably be modified realism. Not completely abstract. My writing would have to contain elements of humour. Probably not a novel but descriptive prose. Maybe I could be a travel writer.

А.А. – Как Вы думаете, искусство должно учить людей или развлекать их?

Я.А. – Искусство приятно возбуждает все чувства. Но образование, религиозные или политические установки не должны быть первейшей целью. Развлечение – это для фильмов и ТВ… Искусство – это загадка, оно должно восхищать ум и сердце по причинам, которые мы никогда не сможем полностью объяснить или понять.

Art titillates all the senses. But education, religious or political indoctrination should not be the primary aim. Amusement is for the movies and TV. Art is a mystery and should excite the intellect and the heart for reasons we can never fully explain or understand.

А.А. – Что Вы думаете о политической ситуации в мире?

Я.А. – Реальными жертвами войны всегда являются дети, женщины и старые люди. Смена режима в Ираке может казаться хорошей идеей, но стоит ли это жизни тысяч невиновных? С другой стороны, что жители Ирака знают о демократии и нужна ли она им? Множество людей в мире предпочитают патриархальную, благожелательную диктатуру и сильных лидеров. Наша Западная демократическая система слишком часто порождает продажное и слабое правительство, удручающие политические лозунги. Но я все же за демократию, хотя не уверен, что она применима для всей планеты. А сколько невинных жертв будет убито в Ираке, если Саддам останется у власти? Нет однозначных ответов.
Children, women and old people are the true victims of war. Regime change might seem like a good idea in Iraq, but is it worth the lives of thousands of innocents? And do the Iraqis know or care about democracy? Many peoples of the world prefer a patriarchal, benevolent dictatorship and strong leaders. Our Western democratic systems too often provide corrupt and weak government and confusing political messages. But, I am still for emocracy. I just shouldn’t expect it to work for the whole planet. And how many innocents will die in Iraq if Saddam remains in power? No easy answers.

На своей личной жизни Ян Андерсон не даст журналистам куска хлеба заработать. Получив славу и деньги, он не бросился в «sex, drugs and rock-n-roll». Музыкант признавался, что он настолько старомоден, что, к примеру, сексом предпочитает заниматься с девушками. Все это привело его к добропорядочной семейной жизни в английском загородном доме 18 века, в ста милях западнее Лондона. Последние 23 года он наслаждается любовью и обществом жены, у них двое детей (оба учатся в университете), пять котов, две собаки и несколько лошадей и цыплят.

А.А. – В Вашем доме есть звукозаписывающая студия – наверное, она является самой любимой комнатой в доме, а какое помещение на втором месте?

Я.А. – Моя любимая комната – это кухня. Там всегда тепло и это настоящая семейная комната, где кошки, собаки, моя жена и я живем вместе. Здесь чувствуется домашний уют, даже еда вкуснее.
Следующей идет спальня. Вопреки бытующему мнению, 55-летний мужчина еще способен наслаждаться сексом и сном. Я схожу с ума, если не занимаюсь сексом, по крайней мере, раз в два-три месяца.

My favourite room is the kitchen. It is always warm and is the real family room where cats, dogs, my wife and I share the home environment. And the food tastes better.

My second favourite is the bedroom. Contrary to rumour, 55 year-old men still enjoy sex as well as sleep. I go crazy if I don’t have sex at least once every two or three months.
А.А. – Что видно из Вашего окна?

Я.А. – Когда я просыпаюсь, передо мной поля и деревья. И еще почтальон, приносящий счета, налоговые квитанции и ненужную почту.

My view when I wake up is of open fields and trees. And the postman bringing the bills, tax demands and junk mail

Короче, сплошная идиллия.
А.А. – Скуки в старости можно избежать?

Я А. – Да, если у вас такая работа, как у меня! И Интернет будет спасением для всех нас. Мы можем общаться, учиться и даже прелюбодействовать при помощи этого обольстительного посредника. Старые люди могут продолжать развиваться и оставаться членами общества. Мы первое поколение, которое может не уходить на пенсию и не сдаваться, когда мы достигнем 70. Я ненавижу Интернет по многим причинам, но он имеет и свои позитивные стороны.

Андерсон предполагает выступать и записываться, пока это будет иметь спрос и позволит здоровье. Кроме этого, он купил на родине, в Шотландии, второй дом, где разводит красную рыбу.
А.А.- Вы любите рыбачить?

Я.А. – Я начал заниматься рыбным хозяйством 25 лет назад, потому что был заинтересован в альтернативном производстве питания. И я сам люблю питаться рыбой, так что совпали вместе два желания. В 90-х годах у меня было 7 рыбных питомников, две обрабатывающие и коптильные фабрики и 400 работников. Но в последние несколько лет я соединился с другими компаниями и сдал в аренду мои рыбные фермы, чтобы понизить финансовый риск. Однако, я всегда был и есть в первую очередь музыкантом, и предпочитаю самую простую жизнь. Умею делать большинство работ на рыбной ферме: разделывать семгу, коптить. Но, когда мне хочется поесть копченой рыбы, то поступаю, как и большинство людей – иду в супермаркет.
I became involved with aquaculture twenty five years ago because I was interested in alternative food production. I also liked eating fish so the two went together. In the nineties, I had seven fish farms, two processing and smoking factories and employed 400 people. But in the last few years, I have merged companies with others and leased my fish farms to reduce the financial risk. Anyway, I am, and have always been primarily a musician and prefer the simpler life. I have done most of the jobs on the fish farms and know how to fillet and smoke salmon but, like most people, prefer to buy it in the supermarket when I want it.

Как известно, Джетро Талл писал труды по сельскому хозяйству и изобрел рядовую зерновую сеялку. В поместье Яна Андерсона просторные земельные угодья.
А.А. – Сельское хозяйство, наряду с рыбным, также является Вашим хобби? У Вас есть сеялка?

Я.А. – Мы с женой занимаемся сельским хозяйством с конца 70-х годов. У нас 200 гектаров земли, где мы сейчас живем. Но в последние годы мы больше сажаем деревья, чем пшеницу и ячмень. Это важнее для будущего.
My wife and I have been farming on the land since the late seventies and still have a 200 hectare farm where we live now. But we plant more trees these days than wheat or barley. Conservation and future planning is important.

Несколько лет назад у нас была супер сеялка, но это совершенно другой и более сложный механизм по сравнению с тем, что спроектировал Джетро Талл. Вдобавок она была выкрашена в ярко красный цвет – чтобы лучше сливаться с сельским пейзажем?
We used to have a super seed drill a few years ago but it was a very different and complicated mechanism to the one designed by the original Jethro Tull. It was also painted bright red. (To merge better with the subtle colours of the countryside?)

С концертом «Джетро Талл» приезжает в Петербург впервые, хотя Андерсон и гитарист Мартин Барр уже были в нашем городе.
А.А. –Что поразило Ваше воображение в России?

Я.А. – Я был только пару раз в России, и в моих воспоминаниях остались большие, теплые и очень человечными люди, которые почти не отличаются от шотландцев или ирландцев по характеру. Еще заметил, что люди много курят и пьют, а потом настоящим мужчинам нравится ходить вместе в туалет. Я ничего не имею против того, чтобы с кем-то выпить, но вот остальное все меня слегка беспокоило. Понятно, что девушки ходят в туалет за компанию и посплетничать. Но парни, разговаривающие друг с другом через струю теплой мочи озадачивали. Сам я обычно пристально смотрю прямо перед собой и делаю вид, что абсолютно один. И никогда не подаю руки! И не хожу в сандалиях на босу ногу.

I have only been to Russia (St. Pete) a couple of times and my memories are of big, warm and very human figures who seem not unlike the Scottish or the Irish in character. I noticed a lot of smoking and drinking and that real men like to go to the bathroom together. I don’t mind the occasional drink but the other two have me a bit worried. I know that girls like to go to the toilet together for company and gossip but the guys talking to each other over a stream of warm urine has me mystified. Personally, I stare straight ahead and pretend I am completely alone. And never shake hands! And never wear open sandals. Men have very bad aim in the toilet.

Алина ТУЛЯКОВА (АЛОНСО)

 

«Петербург Freeтайм» №6 июль 2002 

 UmkaStop.  

Широкому зрителю узнать про Умку не так-то просто. Она сознательно  избегает шоу-бизнеса и  считает, что при избыточной популярности что-то сильно теряешь. Только иронизирует в песнях над такой гипотетической ситуацией:

«  Вот вам рок-н-ролл во всей красе

Я теперь участвую в попсе

Я кручусь по всем программам

Я в развес по килограммам

Я теперь такая же как все.»

Умка предельно искренна на концертах, ее доверительное общение вкупе со словами и музыкой песен приносят легкость очищения, словно волной вымывается мусор из души. Небольшой полутемный зал « Зоопарка «  набит до отказа: танцующие люди, дети, подпевающие зрители на полу возле сцены. Словно ожившая картина из прекрасной жизни хиппи – квинтэссенция драйва, единодушия и веселья.

Однако, предполагать, что Умка пишет только для хиппи глупо. Ее высоко ценят люди, к хиппи относящиеся с недоумением: крупный знаток блюза, живущий в Нью-Йорке, Николай Решетняк сказал, то Умка – лучшее, что есть сейчас в России. Так же считал и поэт Виктор Кривулин. А митьки Шинкарев и Шагин, впервые услышав ее в Москве, долго в себя не могли прийти от восторга.

Умка уменьшает дефицит положительных эмоций, свойственный нашему времени.

«Жизнь пройдя почти до половины» , Умка вместила в свою судьбу несколько различных образов существования.

 

Ее зовут Анна Герасимова. С раннего детства все были уверены, что Аня будет знаменитой, правда, считали что писательницей. Родители – литераторы, в доме было пять пишущих машинок – на одной из них Умка в 14 лет печатала толстые романы из жизни русской интеллигенции с сюжетом, имитировавшим литературу 19 века.

В школьные годы  приезжала в Петербург осматривать места Достоевского, сама  восстановила и подписала на карте города все старые названия.

Потом поступила на отделение перевода в Литературный институт. В руках была верная профессия – она переводила с литовского, зная этот язык с детства. Тем не менее в аспирантуру пошла на советскую литературу, чтобы заниматься ОБЕРИУтами. В рамках формальной школы исследовала произведения Хармса Брала интервью у сестры Хармса, вдовы Вагинова, вдовы Введенского, была у Бахтерева. Написала полсотни научных статей, опубликованных в « Вопросах литературы» и за границей.

Все это выглядело бы необычайно серьезно и скучновато если бы не:

« Сижу я в библиотеке, переписываю всяких хармсов, неизвестных тогда. Потом прихожу  ночевать к каким-нибудь специфическим друзьям и читаю эти тексты взахлеб, оставляю перепечатки, они расползаются по Питеру. Потом мне приходят фотографии раскрашенных флэтов, где на стенах цитаты Введенского – он явно шел через меня. Я ощущала себя таким «полупроводником», потому что известно, что мир богемный и мир тусовочный не особо контактировали, относясь друг к другу довольно настороженно и пренебрежительно».

В Петербурге Аня занималась не только в Публичной библиотеке – она тусовалась на замке. Оттуда поехала на первый человеческий сейшн – выступление группы « Россияне», и, более двадцати лет спустя, помнит «канарейку цвета рубля» из песни Жоры Ордановского.

Анна – тонкий ценитель жизненных парадоксов, она получала кайф от режиссуры немыслимых ситуаций: ходила на заседания Ученого совета в рваных джинсах, приводила хиппи на вчера поэзии Хармса. Или был случай: идет облава на Инженерном замке, пипл соскакивает, а Аня  временно на костылях ( см. песню « Без ноги»).  Менты ее винтят, требуют документы и – вместо тунеядца – хиппи получают ученого аспиранта. Немая сцена.

Изучение проблемы смешного из литературы переходит в песни:

« Больше счастья я люблю свободу

Или, скажем так, покой и волю

Чем слабей принадлежишь народу

Тем ты меньше подлежишь контролю.

Прыгай, как дурак, придумав строчку

Сам себе учитель и начальник

Чем смешней поэту в одиночку

Тем для современника печальней.»

Писать стихи для Ани не трудно. Как литератор она знает, что такое рифма, аллитерация и как этим пользоваться. Но отдельно слова и мелодию никогда не сочиняет: « они вроде бы приходят из совершенно разных домиков или садиков, и получается такой забавный синтез.»

Она буквально помнит тот момент, когда решила сочинять песни. Сцена была такая: « Зимой в центре Москвы какая-то кучка несчастных тусуется, замерзшими пальцами долбят по гитаре и поют что-то на несуществующем английском языке. Я подумала: интересно, можно ли сочинять песни, чтоб люди пели и это были их песни. Ну и сразу сгоряча сочинила « Руки в карманах», манифест такой.»

Петь и играть на гитаре для Анны было как что-то само собой разумеющееся. С пяти лет она слушала Окуджаву и Новеллу Матвееву. Научилась исполнять Высоцкого. Но « в ранней юности у меня возникла щель между тем, что я умею, и чего мне хочется. Играть на гитаре я умела очень приблизительно, и тут мне показали три блюзовых аккорда. И я решила, что это совершенно для меня правильно: очень просто с одной стороны, а с другой стороны – то, что надо.»

Дневная аспирантура –  это стипендия плюс свободное время. Аня  тогда много путешествовала, чаще всего автостопом. Когда подрос сын, она и его брала с собой.  « Автостопный блюз» – это роскошная вещь, на редкость адекватно передающая улетное состояние в тусовке стопом:

« Ни дома, ни года, ни дня, ни часа

Есть только свобода, есть только трасса».

Помимо того, что стоп  как способ передвижения был принят частью молодежи в Советском Союзе,  Аня еще  «приняла сильнодействующего» – прочла Джека  Керуака   « В дороге» и сама перевела « Бродяги Дхармы»  ( книга опубликована в переводе Анны Герасимовой).И это реально изменило её жизнь:

« Это не было внутренней перестройкой, потому что все было построено изначально, все уже было готово. И тут такой сильный импульс свободы, как подземный взрыв. И порушилось то, что должно было порушиться, и выросли на этом месте растения, которые давно хотели вырасти. И я бросила филологию  и стала поигрывать. Веселая началась жизнь и продолжается до сих пор.»

Псевдоним Умка Аня получила  просто так лет 15 назад– забавная такая кличка, от серьезности спасает. У Ани повышенная самоирония– « если посмеешься над собой – сразу легче делается.  Кроме того: «Несчастным вообще  не нужно быть ни в коем случае –  надо быть счастливым и прекрасным» . Короче, « Братишка, не плачь, не зарубайся на том, что не вернешь…»

Похоже, что в отличие от потенциальных читателей, Анна действительно не опечалена неудачей ни с книгой, ни с поездкой. Дело в том, что она собиралась писать сводную биографию битников.

«Поскольку меня с детства приучили, что первым делом надо идти в библиотеку, я стала изучать первоисточники. Прочла наверное две трети всех книг о битниках, которые были в Иностранной библиотеке – биографии Гинзберга, Керуака. И однажды чуть не поехала с этими битниками в Америку. То есть « через « этих битников.

Меня надоумили написать проект вот этой самой книжки. Он был вроде одобрен и мне надо было пройти собеседование. Я пришла такая ужасно храбрая, думала, они мой английский проверять будут. Сидят такие тети, вроде училок школьных, спрашивают:» А что вы собираетесь делать в Америке?». Я говорю: хочу поездить стопом по керуаковским следам, с его друзьями побеседовать, вообще страну посмотреть. – « Нет, – говорят, – вы должны сидеть в библиотеке». – Я говорю: я в библиотеке и в Москве  могу сидеть, для этого не надо так далеко ездить.

Ну, меня и завернули, конечно. И хорошо, а то бы я , может, увязла в этой книжке и песен петь не стала».

Мелодию Умка сочиняет сама, но музыку – группа «Броневичок». Раньше Умка играла с временными составами, все время с разными музыкантами.С приходом постоянного гитариста Бори Канунникова музыкальная сторона выступлений претерпела изменения. Как в свое время с литературой, Умка стала разбираться из чего музыка делается, как записывается. Состав « Броневичка» стал практически постоянным. Концерты в Москве проходят регулярно и ожидаются в Петербурге, возможно, в новом клубе « Орландина «.

 

Похоже, что в отличие от всего остального в нашей жизни, Умка и «Броневичок» движутся в сторону лучшего.

« Нет дороги назад – есть дорога полный вперед».

АЛИНА АЛОНСО

 

Алина Тулякова для  «Под ключ», 2004

АНДРЕЙ ДМИТРИЕВ

Стараниями   журналистов Андрей Дмитриев превращен в модную персону: он и денди, и путешественник, и сибарит и «питерский арбитр вкуса», а «New York Times» попросту называет его великим – «Andrei the Great».

Среди  оформленных им интерьеров: «Старое кафе», «Ресторан», «За сценой», «Bellini», «Grappolo», «Пробка».

Дизайнер  АД называет себя редко употребляемым словом «декоратор».

Как пишет Чарльз Мак-Коркодейл: «Хотя в 1930-1940-ые годы был в употреблении термин «декоратор», сейчас он считается табу среди специалистов высшего уровня, которые называют себя дизайнерами.

Но в то же время, бесспорно, что многие из тех, кто планирует, обставляет и декорирует жилые интерьеры, – в противоположность тем, кто конструирует их, – являются декораторами в истинном смысле этого слова, поскольку их деятельность вписывается во многих случаях в уже существующую архитектурную коробку. Многие декораторы любят напирать на то, что они учились архитектуре или дизайну. Но во многих случаях это означает лишь то, что они в массе своей отрицают свое истинное призвание».

 

Андрей Дмитриев, филолог по образованию, сочиняет свои интерьеры, выстраивая их, словно текст – с кульминацией и лирическими отступлениями, историческими ссылками и забавными эпизодами.

Новый интерьер Андрея – «мужская половина» его дома, соединенная коридором с той частью, где обитают муза Оля и двухлетний сын Степан.

 

Чистый образец стиля дизайнера – оформление  своего собственного дома.

Квартира была им спроектирована и построена, поэтому ничего случайного там нет – все продумано.

Жилое пространство начинается с кухни. Это, как принято на Руси, самое любимое место для досуга,  где уютно беседовать с друзьями, принимать гостей. Дверь в комнату замаскирована полками с тарелками, поэтому помещение выглядит изолированным и самодостаточным.

Основное украшение  интерьера – кухонная утварь.

На открытых полках – посуда: банки, кастрюли, лукошки,

они функциональны и декоративны.

Андрей любит разнообразное стекло.  Вот графинчик – декантер  для красного сухого вина – его перед питьем переливают, чтобы насытить воздухом.

АД:

 

«В современной посуде может нравиться  простота формы, но эти вещи кажутся мне безжизненными при всей своей красоте, они не уживаются со мной.

 На кухне мебель скорее старая, чем старинная – вологодская крестьянская мебель. Простые скамейки с  рынка побеждают современные итальянские  диваны.

От бабушки кресло осталось – я обил его  льном. Люблю натуральные материалы».

 

В  доме все должно отдыхать – глаз, тело, дыхание.

Поэтому  нет лаков, краски – все натуральное – и материалы, и их цвет.

Пахнет ольховыми дровами. Огонь пляшет на фоне  задней стенки камина – темной плиты с орнаментом, которая закрывает кирпичную кладку. Когда-то такими плитами из демидовского чугуна выкладывались полы гостиных дворов.

Стены покрыты  гипсом, который смотрится необычно: над камином, в отблесках пламени, он похож на стукко – искусственный мрамор, которым обработаны стены залов в Новом Эрмитаже. Кроме этого в памяти всплывает  полувековой давности побелка верхней части стен на коммунальных кухнях. Хороший  образец для подражания.

 

АД невозмутимо парирует:

«Стены  обработаны по специальной технологии – гипс, мокрый табак, крахмал. Ноу хау.  Пыли и грязи нет, но добавляется шарм».

 

К удобствам современной цивилизации  выборочный подход.

 

АД:

«От телевизора я отказался 15 лет назад. Нет микроволновой печки,  чайник электрический не нравится.

Уживаются современные вещи, которые обеспечивают комфорт: краны, умывальники, душ, система отопления.

 Вся техника – стиральная машина, холодильник, газовый котел – спрятана в кладовку.

Из новых вещей телефон  еще есть.

Но   биде, джакузи  мне не нужны».

 

Ванная комната – это апофеоз домашнего блаженства.

Старинная, из серого мрамора ванна роскошно смотрится на фоне пышной драпировки вишневого – винноцветного шелка.

 

АД:

«Я люблю каменные полы. Обычно каменный пол делается, чтобы охлаждать дом, но в наших северных условиях мы делаем пол с подогревом.

Когда зимой вылезаешь из ванны и встаешь на теплый пол, испытываешь чувство радости. После ванны приятно сидеть у камина на диване».

 

Раковина светится, как ночник цвета светлячка. Утром можно наполнить умывальник холодной водой и опустить туда лицо. Полезная процедура для кожи и глаз.

Своеобразная  театрализация образа Дома происходит благодаря «декораторским шуткам»: золоченые корешки книг в шкафу возле ванны оказываются нарисованными и скрывают вентиляционный канал. Плоскость  потолка оживлена живописным плафоном.

Из окна  ванной комнаты можно  смотреть на улицу или подглядывать в спальню, где стоит старинная деревянная кровать.

Стена над кроватью обнажена до кирпичей. Автор объясняет это необходимостью погасить буржуазность  кровати.

Рядом с ложем – большой книжный шкаф.

Совмещенные кабинет, библиотека и  спальня удобны, можно работать ночи напролет.

 

Однажды, в Зимнем дворце, проходя по экспозиции истории интерьеров, Андрей указал на дубовый пол, который  раскрыл для него прелесть грубой доски вместо паркета.

Теперь в его комнате – прекрасный дощатый пол из лиственницы. Старые доски были уже выброшены  в контейнер, но их спасли, вытащили гвозди. Полтора года их чистили, шлифовали.

Дзюнъитиро Танидзаки  отмечает, что на старом  дереве  начинает проявляться красота его узора.

В его  эссе «Похвала тени» вкусы европейцев представлены как полная противоположность – они все начищают до блеска, а японцы ценят потемневшие от времени предметы, которые приобретают налет давности. Поэтому, если  нефрит  имеет  « … густой тусклый блеск, чувствуемый в самой глубине камня, где как будто застыл кусок старинного воздуха, слежавшегося в течение столетий,  –  прелесть  этого дано чувствовать едва ли не одним лишь людям Востока».

Лишнее доказательство, что Россия – не вполне Европа, ей «мир тончайших настроений» доступен. Вспомнить хотя бы  у Ивана Шмелева: «Серые сараи с шелковым лоском времени».

 

АД:

«Есть надежда, что люди все-таки поймут прелесть кракелюра, прелесть трещин, патины. Прелесть первого слоя краски, нанесенного 200 лет назад. Что может быть шикарнее.

В Петровском – Малом тронном зале Зимнего дворца  изношенный вишнево-серый бархат.  Он изысканный как раз тем, что зал не подвергся реставрации. Здесь все такое патинированное,  настоящее.

 Собственно это – машина времени,  единственная возможность нам прикоснуться к прошлому – это можно сделать только через старую вещь, причем через старую настоящую вещь, а не через ее копию, не ее подделку.

Сейчас вошли в ту пору, когда настоящего ничего нет.

Люди пользуются заменителем заменителя: плитка изображающая дерево. То есть плитка – это уже фактически заменитель камня, а тут она еще хочет быть деревом. Или ламинат – это что-то, что хочет быть паркетом, но не может.

Это и есть пресловутые «копия подделки».

 

Натуральные материалы, прирученная стихия огня в домашнем камине, подлинность старых предметов – Дмитриев охраняет редеющие ряды настоящего от лавины  подделок и заменителей.

 

У историка Андрея Барановского есть теория о восполнении утраченного фамильного уклада. Для этого нужно собирать все, чудом сохранившееся в семье, и дополнять  похожими или известными по семейным фотографиям предметами из комиссионных магазинов. По его мнению, для настоящего  петербургского стиля необходим « кусочек хлама».

 

Напрашивается вывод: интерьеры Андрея Дмитриева

выполнены именно в  петербургском стиле.

 

«СПб Церковный вестник», август 2006

 

Век спустя: обновление храма

(К 100-летию Пантелеимоновского храма в Тарховке,)

 

9 Августа –  день памяти Святого великомученика и целителя Пантелеимона – престольный праздник храма в поселке Тарховка  близ Петербурга.

Церковь приписана  к Сестрорецкому православному округу, который можно отнести к числу наиболее пострадавших от Советской власти. Окрестности  озера Разлив оказались «ленинскими», идеологическое рвение здесь проявилось особенно злостно.

В тридцатые годы все церкви, кроме храма в Тарховке , были уничтожены безвозвратно: в центре Сестрорецка – каменный собор Свв. Петра и Павла с   часовней в ограде собора;  на кладбище – церковь Св. Николая и часовня;  в парке Дубки на берегу Финского залива – часовня;  на территории Сестрорецкого Оружейного завода – часовня;  на станции Горская –  храм Христа Спасителя;  в Курорте – пятиглавый деревянный храм Преображения Господня.

Сегодня только храм во имя Св. Вмч и Целителя Пантелеймона , как и на  дореволюционных фотографиях 100-летней давности, вновь поднял свои главы среди вековых сосен.

Хотя история  постройки церкви была не совсем гладкой  – ее строить не собирались, речь шла только о  часовне. В 1904 года Государь Император «высочайше повелеть соизволил» отвести духовному ведомству для постройки часовни участок казенной земли в Тарховской дачной местности»,  проект был утвержден в Строительном Отделении Санкт-Петербургского Губернского правления.

Для строительсва местные дачевладельцы и члены «Общества содействия благоустройству Тарховской дачной местности»  собрали средства. И  – редчайший случай – денег оказалось слишком много! Вместо  часовни хватило на хорошую церковь, которую и построили  – без разрешения. Церковь  получилась небольшой, деревянной, очень стройной. Среди высоких сосен  стремились  в небо увенчанные крестами ее вытянутые  главки, расположенные,  как ступеньки  в небо: над крылечком,  колокольней,  храмом.

Нарушение было серьезным. Губернатор Санкт-Петербурга, «прося не лишить его Архипастырского благословения»,   довел случившееся  до сведения  Его Высокопреосвященства.

Однако, постройка была добротной  и, при условии обращения боковых окон в двери, здание  было разрешено использовать по назначению.

16 июля 1906 года по старому стилю церковь была освящена.

Очевидно, неприятности со Строительным Отделением  СПб Губернского правления послужили хорошим уроком, потому что в архиве сохранились документы, где  есть  утверждения проектов всех дальнейших построек: от ризничной пристройки до дощатого сарая, построены были Братский дом, бревенчатый ледник, рубленая сторожка, склад. На дополнительно выделенных участках казенной земли в 1914 году  планировались расширение церкви, постройка богадельни и церковно-приходской школы, …   Последний отчет о деятельности Братства Св. Пантелеимона составлен 25 февраля 1917 года.

Церковь закрыли в 1937 году. Превратили в клуб: все разграбили, колокола сбросили, колокольню и центральный купол подпилили и обрушили.

Во время войны в здании бывшего храма работал суд НКВД. Там же держали заключенных, которых не кормили, умерших относили на опушку.

Какое-то время многострадальное здание использовалось как генеральская дача, благо территория вокруг была обширная.

Затем постройка обветшала, в ней разместили  общежитие для пожарников. Никто не смог бы узнать церковь в  приземистом доме по Тарховскому пр.32, облепленном верандами и пристройками, с  лабиринтом перегородок внутри. В восточной комнате  жила семья с собакой. У входа в дом лежала каменная ступенька, когда ее перевернули, то увидели изображением креста – это оказалась закладная плита храма.

В 1991 году здание вернули епархии. Первым настоятелем был назначен отец Владимир (Чупов, ныне Игумен Варфоломей, настоятель Никольского мужского монастыря  с. Старая Ладога). Началось восстановление  церкви. Первую Рождественскую службу служили на  морозе – еще не все жильцы выехали. Но уже к лету силами  православной общины  пространство храма было освобождено  от перегородок.  Люди приносили в церковь иконы и  сохраненную церковную утварь.

Старый, полуразвалившийся храм был уютен и красив благодаря заботам прихожан. Особенно запомнилась одна Троица из тех первых лет. Старые столбы, подпиравшие аварийного состояния потолок, исчезли, превратившись в березки. Зелень ветвей преобразила кривые стены, а  неровный, из разных кусков линолеума пол был устлан травой и лепестками цветов. Первые коленопреклоненные молитвы звучали среди  благоухания и этого поистине богатого убранства.

За прошедшие годы сменилось несколько настоятелей. Дело восстановление церкви закончил протоиерей Сергий (Коломиец) благочинный Сестрорецкого православного округа:

«В 2002 г. мы начали капитальную реконструкцию помещения, которое осталось от храма, в течение года сделали сначала часть притвора, а потом и весь храм. Я никак не ожидал, что храм может быть построен так быстро. Уже через год, еще без иконостаса, но мы уже служили первую Пасхальную службу».

Храм неузнаваемо преобразился.  Резной иконостас и киоты для икон. В церкви хранится много святынь – в виде частиц от мощей святых и самого св. Пантелеимона.

Территорию вокруг церкви благоустроили: дорожки замостили,  детскую площадку оборудовали, цветы посадили.

9 августа 2004 г. восстановленная церковь была освящена митрополитом Санкт-Петербургским и Ладожским Владимиром.

Чудесно видеть, как жизнь возвращается  в нормальное,  традиционное  православное русло – появились действующие храмы в Сестрорецке, в округе открываются и строятся новые храмы.

Игумен Мартирий (Кольчиков) проводил службы  еще в старом здании церкви,  и замечает перемены, причем не только внешние: «Сейчас храм наш возродился, и вместе с ним воссоздаются и наши души. Заметно больше людей стало ходить в церковь, не только молодежь, но и пожилые люди, которые долгое время жили вне Церкви. Привлекает благодать Божия – она есть в каждом храме, но в храме возрожденном – особая. Людей привлекает красота – каждая душа тянется к прекрасному,  но церковное благолепие – благая красота. Здесь получают не только эстетическое, но и духовное благо. Тем более в храме Вмч и Целителя Пантелеймона, ведь этот святой помогает людям, пребывающим как в телесных недугах, так и в душевных».

Даже озеро Разлив приобрело теперь совсем иную славу – с  19 января 2004 года Разлив стал Петербургским Иорданом. Уже три праздника  Крещения сотни петербуржцев приезжают купаться в освященные воды озера. Число желающих  растет год от года.

Свой столетний юбилей храм Св.великомученика и целителя Пантелеимона в полном блеске и здравии будет отмечать в престольный праздник 9 августа 2006 года.

Среди планов на будущее – продолжение темы исцеления, но в новом аспекте. На церковной территории планируется  создать  реабилитационный центр для священников.  Место просто идеальное: поблизости находится санаторий Сестрорецкий Курорт с лечебными грязями и минеральной водой, очень действенна и полезна бесплатная процедура – терренкур – дозированная ходьба и вдыхаемый  воздух, пропитанный соснами.

И еще один тарховский секрет. Есть предположение, что в этой местности одно лето отдыхал о.Иоанн Кронштадтский с матушкой. (только еще не нашли по картам тот дом, где они снимали дачу).

Так что, как говорил о. Владимир (Чупов), место у нас здесь красивое и со всех сторон хорошее – благословленное.

Ангелина Тулякова

«Вечерний Петербург», январь 2006

 «Борей»

( к 15-летию арт-центра «Борей»

На Литейном 58 находится арт-центр «Борей», которому в этом году  исполнилось 15 лет.  Для галерей нашего города подобный возраст сопоставим с соотношением сроков жизни библейских праотцев  с  нынешними поколениями.

Вследствие постоянной и активной деятельности   «Борей» слывет  лучшей галереей города. Высказывающий  такое мнение,  предстает человеком взыскательного вкуса, но  широких взглядов, к тому же сводится к минимуму риск  попасть впросак: назовешь галерею, а на ее месте уже бутик.

Творческий центр «Борей-арт»  начался с художественного магазина. Потом стали обживать полуподвал вглубь двора. Своими силами – и директор, и дизайнер, и  все-все-все друзья делали ремонт в будущих экспозиционных залах.

Первая некоммерческая выставка на свежевыкрашенных стенах положила начало  четкой выставочной политики.   Она оказалась поразительной: никакой жажды наживы. Выставки и все мероприятия – бесплатные,  вход  – всегда свободный. Очевидно, сказалась генетическая связь с андеграундом.

Одним из слагаемых успеха  стало удачно найденное имя. Борей  – бог северного ветра, который изображается крылатым, длинноволосым и бородатым. Кстати,  именно так, разве что без крыльев выглядели в большинстве завсегдатаи кафетерия « Сайгон».

Собственно “Борей» – это воплощенная мечта той интеллектуальной и художественной элиты, которая собиралась в Сайгоне.   Арт-центр  стал наследником нематериальных сайгонских сокровищ. Даже к месту привыкать не пришлось – галерея расположена неподалеку от пересечения Литейного и Невского.

«Борей» перенял свойство культуры андеграунда объединять виды и жанры искусства. Все музы в гости к нам. В честь Дня города проходит  в мае ежегодный фестиваль «Умысел на островах», объединяющий  философов, художников, писателей, поэтов и кинодеятелей общей темой – Петербург.

Беседы в «Борее» так хороши, что их нужно записывать. И издавать – серию – «Памятники критической мысли» – маленькие книжечки тиражом 200 экземпляров.  «Борей» знаменит своей издательской деятельностью.  Много славных имен, впервые появившихся в  серии «Версия письма», теперь издаются популярными издательствами. Стало библиографической редкостью  первое издание  стихов Роальда Мандельштама «Алый трамвай».

Знатоки ценят  книжный отдел при галерее за качество печатной продукции,  за  издания малотиражной литературы, за полноценную подборку художественных журналов, за  редкие экземпляры авторских книг.

Широк спектр художников, сотрудничающих с галереей:  от заслуженных маэстро до новичков, впервые выходящих на публику.  Вернисажи традиционно бывают по вторникам.

В «Борее» отмечались знаковые для андеграунда даты. Например, в 1992 году, к 20-летию первой широкомасштабной выставке нонконформистов организовали  экспозицию «Кустарный на Литейном». Двадцать лет спустя  встретились  отважные участники неофициальной выставки. На просмотре старого любительского фильма, снятого в мастерской на Кустарном переулке,  странно было сравнивать, как постарели сами художники, и  как по-прежнему хороши и полны жизни их картины.

Помнится, в январе 1993 года открытие графики Андрея Макаревича совпало с днем рождения «Борея». Но сотрудникам галереи было не весело.  Экспозиция  музыканта состояла из 107 листов бумаги с изображением  рыб. Работы Макаревич приколол  к стенам портновскими булавками. Невзирая на столь примитивный способ крепления, певец предупредил, что за каждый подпорченный лист галерея «Борей» несет ответственность в размере 100 долларов. Галерея до тесноты наполнялась публикой.  Беседы зрителей  постоянно прерывались раздачей автографов: брать перо в руки пришлось и Боярскому, и Бутусову, и Вишне, и Гребенщикову, и Макаревичу, и Насте, и Рекшану, и Шевчуку. А в это время обескураженные борейцы в особо узких местах  прикрывали рыб целлофаном.

Знаменитости для «Борея» –  в порядке вещей. В марте 1995 года была  выставка  фотографий «Следы человеческого бытия». Автор – рок-звезда мирового масштаба Дэвид Бирн  из США.  Это была сенсация – лидера Talking Heads знают все, но мало кто знаком с работами Бирна – фотографа.

Выбрал залы галереи «Борей» для своей первой персональной выставки «Собственно живопись»  Владимир Шинкарев, живописец и писатель. Автор андеграундного бестселлера «Максим и Федор» и основополагающей книги «Митьки». В том же месте проходила презентация первого официального издания его собрания сочинений.

Галерея любит делать приятные сюрпризы. Одним из них  стал «Монолог в технике акварель»  – выставка известного артиста Сергея Дрейдена, оказавшегося художником.

К слову, «Борей»  ведь  еще и театр. Первый  зал в арт-центре получил название Мраморный благодаря выдающемуся событию: «Борей» превратился в  театр, где по пьесе Иосифа Бродского «Мрамор» актеры Сергей Дрейден и Николай Лавров играли спектакль режиссера Григория Дитятковского, оформленный  художником Эмилем Капелюшем. Это просто незабываемо и, к сожалению, уже  неповторимо.

Среди картин часто слышны музыка и песни –  это приходят музыканты – друзья художников. Некоторые даже приезжают. В Мраморном зале почти каждый свой приезд выступает  звезда московского андеграунда – Умка.

Окончательно райским местом «Борей стал после появления кафе. Общение – главная роскошь человеческой жизни, особенно если за столом.

Под сводчатыми потолками кафе ему  предаются  художники, поэты, философы, фотографы, писатели, издатели, актеры, режиссеры, музыканты и просто завсегдатаи.

Дети – отдельный аспект деятельности «Борея». Выросло уже несколько поколений детей Борея.  У них своя серия книг «Зрелые поэты младшего возраста», ведь в арт-центре нашла приют детская литературная студия «Пегас и К». Проходили детский фестиваль «Весенняя Академия Каникул», спектакли билингвистического театра «Кромлех». Особая радость – традиционные детские елки в «Борее» – с привкусом Рождества, отмечаемого в родном доме. Вдобавок – эксклюзивные дизайнерские домики-коробочки «Борей» с подарками.

В 1998 канал «Культура» снимал  фильм о Борее.  Оказалось, что во всем мире  ничего подобного «Борею» нет. В   Арт-центре «Борей» есть галерея, издательство, детские студии, выставки, философские симпозиумы, фестивали, поэтические турниры, театр. В  Арт-центре «Борей» нет рыночных отношений. Это подлинное  высшее общество, где речь о деньгах – моветон.

Роль «Борея» в современной петербургской культуре трудно переоценить. Он дает самое  важное –  бескорыстную поддержку в начале пути.

Например, здесь  проводил презентацию даже  Санкт-Петербургский Фехтовальный Клуб – некоммерческая организация, впервые   объединившая  всех горожан по признаку любви к  искусству фехтования, независимо от  профессии и возраста. Правда,  фехтовальные тренировки  в «Борее» не проводятся – потолки негабаритные.

После 15 лет жизни хорошо бы изменить в Борее одно – вычленить  День Рождения галереи из рождественско-новогоднего марафона и волюнтаристским решением директора Татьяны Пономаренко назначить  новый, более свободный и теплый день Рождения. Репетицию можно провести прямо в нынешнем году.

Это даст  подходящий повод для руководства города отметить  подвижнический подвиг «Борея»  и, в рамках  поддержки петербургской культуры, освободить арт-центр  на Литейном 58  от арендной платы.

Алина Тулякова

 

Для «Красного».

Беседа о Доме.

Алина Тулякова в гостях у диакона Александра Жукова.

 

Отец Александр – личность в городе заметная.

Музыкален, обладает «волжским» басом (пароход на Волге).

Любит умную, добротную музыку. Его поездку с друзьями на концерт Rolling Stones в Москву выразительно описывает Всеволод Гаккель в книге «Аквариум как способ ухода за теннисным кортом».

Дружен с Кинчевым, Шевчуком и многими другими музыкантами.

Помимо того успел поработать на Ленфильме, телевидении, поучиться в старой, доперестроечной «Мухе», был профессиональным фотографом.

Самое большое увлечение – дизайн интерьеров: церковных, общественных, частных. Их сделано уже десятки.

К 15-летию служения в этом году о. Александр награжден медалью Апостола Петра.

 

 

 

На Волынском переулке, напротив ДЛТ, в доме, где у Ленина была подпольная печатня, есть дворик с красивой решеткой. Здесь прошло детство о. Александра. За последние 50 лет жизнь в городе кардинально изменилась, но перемены заметны лишь в сравнении.

 

о. Александр:

КОГДА-ТО.

 

 

Здесь во дворе стояли огромные поленницы дров, мы там играли в прятки, казаки- разбойники, штандр. В доме не было ни лифта, ни парового отопления. Чтобы топить две печки, мы с отцом и старшим братом пилили эти дрова и таскали на 7 этаж.

Впрочем, в детстве все эти бытовые тяготы переносились легко, но представьте, каково было моей маме таскать вверх и вниз наши коляски и нас мелких!

В квартире жили 4 семьи: три хорошие, а одна – Вера Семеновна.

Обедали все вместе на огромном деревянном ящике из-под папиных германских трофеев. Это была коммуна, складчина (кроме Веры Семеновны, разумеется). Так мы жили.

Папа был офицер, и поэтому у нас первых в доме появилась неслыханная штуковина – телевизор «КВН» с линзой, наполненной спиртом. Естественно, на вечерние просмотры набивалась полная комната – пришлось продать диковину соседке.

В квартире была роскошная ванная комната, которая использовалась под кладовку, в ванне солили огурцы, но оттуда был виден салют по праздникам! Мыться ходили в баню – на «Фонари».

 

Все было ничейное – коммунальное: улица и двор воспринимались как часть квартиры. Поэтому никому в голову не приходило плюнуть или написать слово на лестнице. Была идеальная чистота, несмотря на вопиющую нищету.

Я с шести лет на Дворцовой площади катался на велосипеде. На санках мы катались у Атлантов. А Вы не катались?

 

 

Алина Т. –

Нет, мы катались в Петропавловской крепости со стен бастионов, где теперь пандус перегорожен решеткой,  с  Грота и у «Стерегущего» возле Горьковской. Что еще помните из детства?

 

О. Александр Жуков:

ВИДЕЛ.

 

Еще одно яркое воспоминание. Году в 57 на Металлическом заводе отливали корпус первого искусственного спутника Земли, знаменитый шарик. Папа стоял в оцеплении – все происходило почему-то на проезжей части Свердловской набережной ночью. И меня взяли. Все ходят таинственные, важные. Искры летят. Круто было на самом деле. Но что за спутник? Слово было тогда непонятным.

Потом мы переехали на Тамбовскую улицу. Опять коммуналка, безвылазно курящий на кухне сосед. Напротив – ДК железнодорожников (дом графини Паниной), сзади – завод Госметр, неподалеку – таинственное Волковское кладбище.

Традиционно Тамбовка и Лиговка – бандитский район. Жили мы на втором этаже. Весной в открытое окно влетает кирпич: «Саня, пошли на танцы». Такие были нравы. У девочек.

 

Первая отдельная квартира в 1964 – на Охте в хрущобе. После нормальных человеческих потолков я первые месяца три просто страдал клаустрофобией. Чистая западня! Злая была шутка: «Пол, совмещенный с потолком» и «ночной горшок ручкой внутрь».

Подсунул эту идейку Никите Сергеевичу большой друг СССР – французский архитектор Корбюзье, хотя у самого в спальне потолок был высотой 27 метров!

Мы умудрились прожить там 35 лет. Человек ко всему привыкает. В этом объеме у нас даже родилось трое детей: Климент, Ольга и Ксения.

 

Наступил день, когда семья вернулась в дом в центре Петербурга, причем – редчайший случай – родители и дети добровольно решили жить вместе.

 

О. Александр Жуков:

О ЕДИНОМ ДОМЕ

Во всем «виновата» моя изумительная жена Лариса Сергеевна. Умница она – занялась этим вопросом и буквально выцарапывала эту квартиру. Всех соединила, и – о чудо! – хорошо вышло.

Три поколения вместе, все друг другу нужны. Дети накормлены, у старших – общение. Общий котел – 7 человек – гораздо более выгодно.

Кто-нибудь хочет уединиться – нет проблем! В отдельных комнатах моя матушка Александра Ивановна – блокадница, тесть – герой Войны – Сергей Семенович, теща (любимая) Ольга Георгиевна.

Соответственно все комнаты сделаны конкретно под людей.

Сама аура старого дома подсказывает решения. Огромное модерновое овальное окно – оно и задает стиль. И два огромных балкона. На крыше можно загорать летом. Девочки у меня постоянно там летом сидят, делают какие-то уроки, слушают музыку.

Но места общественного пользования – я сделал тупо под евростандарт.

 

Пес Терик спит на своем кресле в коридоре. Ему 13 лет, это роскошный цирковой белый королевский пудель. Он знаменит: гуляет сам по себе, его здесь, как и на Охте -все знают. Его любимое произведение – «Полонез» Огинского; девочки играют в 4 руки, а он встает на подоконник и «поет».

 

Вся семья – прихожане моего домашнего храма, это домашняя церковь, в каждой комнате иконостас. И идея у всех одна – идея спасения, я как дьякон могу это подтвердить. Поэтому, какие бы ни были мелкие передряги – ну понятно, кто-то там пересолил суп – бывает… тем не менее, все одна семья. Нормально. Это, я считаю, пример для подражания.

 

 

 

О. Александр Жуков:

НОУ – ХАУ. О МИНИМАЛИЗМЕ.

Вы знаете, человек, живущий в старой петербургской квартире, сталкивается с чудовищной проблемой ремонта. Шпаклевать потолок в доме XIX века – просто беда. Я освободился от этого.

Лет 20 назад ко мне пришла изумительная идея. Поскольку кругом были нищие люди – период стагнации, – а я насмотрелся на традиционное японское искусство, на фахверк и современных художников 30-х годов, – я решил сделать германо-японский фахверк. Натуральные балки, называемые фальшбалками, хотя на самом деле они функцию исполняют, кладутся на деревянную обноску по периметру. Затем берется оргалит и заносится на фальшбалки с расстоянием примерно 70 см, чтобы не провисало.

Кроме того, второй потолок – это полезно для здоровья, там концентрируется влага, все дышит. Покрывается краской, с той стороны – олифой, она идеально держит любые возможные протечки.

Ремонт делается за полчаса, изумительно просто. У девочек прорвалась труба, я снял плиту, заделал, покрасил ее снова и поставил на место.

Элементарно.

Такой японо-немецкий стиль. Балка увеличивает пространство, визуально членит его, появляется разговор о потолке. Вся штука в том, что на эти балки можно набить любые светильники – вниз, вверх. Безумно интересно в том смысле, что практично.

На 2 копейки сделано, но всегда стильно.

Практика показала, что квартиры, сделанные мною таким образом, прекрасно работают.

И вот эту штуку я не запатентовал!

 

Еще вот любопытная идея – конструкция «Красного Угла».

Все просто: берется алюминиевый профиль – нарезал, привинтил, поставил иконы. Очень конструктивно и не отвлекает от молитвы.

 

 

о. Александр Жуков :

О ВОСПИТАНИИ

 

В юные годы, когда появился у меня первенец Клим, я стал снимать дачу в Вырице возле церкви, там служит замечательный священник, митрофорный протоиерей отец Алексий (Коровин), там место погребения Святого Преподобного Серафима Вырицкого – он еще не был канонизирован. И мой маленький сын играл около церкви. На генетическом уровне это все отпечатывается. Когда Климушке было два года, мы впервые привели его в Эрмитаж. Он был потрясен Рыцарским залом. Говорит: «Я хочу здесь жить!» (он, как и все наши дети, очень рано начал говорить). И вот, спустя 20 лет, Клим, закончив Истфак Университета и аспирантуру, работает в эрмитажном «Арсенале», занимается реконструкцией средневекового оружия и костюма, пишет диссертацию на ту же тему, «живет» там в Рыцарском зале своего детства.

А на Рождество и Пасху он со всей своей Княжеской дружиной (есть такая организация, которая занимается реконструкцией оружия и воспроизводит средневековые бои, устраивает фестивали, сражения, рыцарские турниры), с сестрами, друзьями едет в Вырицу, на всю ночь к старцу Серафиму, к отцу Алексию. А сейчас у него чудная семья – жена-красавица Ольга и семимесячная малышка Аленушка.

 

Наши дети с младых ногтей знают, что хорошо, а «что такое плохо», не по Маяковскому – «дождь покапал и прошел» – смешно. У всех в храме одна чаша, один путь.

У нас в семье демократичная ситуация – мальчик, девочки всегда могли привести кого угодно. Дом никогда не закрывался, молодежи всегда полно. Мы им доверяем, мы знаем, что они православные христиане. Для них есть верхняя планка. Когда человеку с детства показана верхняя планка, он никогда в жизни не спустится до нижней – его естеству это противно.

С детства прививка православия – это прививка от безумия мира, прививка универсальная.

 

Для журнала «Красный»

 

Беседы о Доме.

 

Алина Алонсо в гостях у Владимира Болучевского.

 

Владимир Болучевский:

Музыкант. Саксофонист групп – «Воскресение» и «Поп-механика».

Композитор и автор песен. Лидер уникальной рок- группы « Марди Гра», состоявшей из профессиональных джазовых музыкантов: гитара – Александр Пумпян, бас-гитара Александр Мошарский, пианино – Сергей Курехин, ударные – Валерий Брусиловский.

Яркий представитель ленинградской богемы начала 80-х.

Литератор. Широкой публике известны его книги, в основе которых подлинные события из жизни художественных кругов города, нанизанные на детективную приманку – « Двое из ларца», «Дежа вю», «Шерше ля фам», «Дом с привидениями», «Нева – Гудзон».

В настоящий момент автор работает над сценарием для одного из известных продюсеров, и даже некое московское кинообъединение приобрело права на экранизацию всех его произведений.

 

 

 

 

 

Болучевский: О, колоссально, Алина пришла. Чаю? Кофе? Макарон?

 

Алонсо: Водки, но чуть позже. Расскажите, пожалуйста, Владимир, что значит для Вас Дом как понятие нематериальное, не эквивалентное жилплощади. В каком доме Вы росли?

 

Б: По жизни с самого начала я очень домашний мальчик. Никогда не был хулиганом, и в музыкальную школу я пошел сам, в класс саксофона. У нас была семья, папа – офицер. Нас переводили с места на место, не было дома: я как бы бездомный во втором поколении. У нас никогда не было возможности завести хорошую библиотеку. Я очень любил читать. Первое, что я всегда делал, – записывался в библиотеку – в школьную, плюс – в близлежащую. Ходил рисовать в художественную школу и одновременно занимался пулевой стрельбой из малокалиберной винтовки ТОС-8. В положении лежа у меня юношеский разряд. Особенно мне в жизни пригодились упражнения в положении лежа. Я благодарен судьбе, что у меня есть определенный навык.

 

В армии служил, в гвардии. В Москве стоит 404 полк гвардейской таманской дивизии – показной по боевой выучке. Вообще-то я в оркестре на кларнете играл, у меня два парада на Красной площади. Я Буденного хоронил. С полковником Пиночетом за руку.В полк меня на учения дирижер ссылал – чтоб службу понял. Когда в очередной раз нас возили пугать иностранную делегацию, это была делегация из Чили с главнокомандующим сухопутными войсками полковником Пиночетом. И он проходил перед строем и выборочно пожимал руки. Мне не пожал, но соврать-то я имею право, соседу пожал.

Я пришел из армии, где меня стригли, решил 2 года не стричься – время прошло, я привык к длинным волосам.

 

Жизнь каждый раз звала – я откликался. Работал в Университете – в издательстве – грузчиком, (мне нравится говорить в этой последовательности), нужны были деньги на жилье. Катали мы туда-сюда рульки, так назывались громадные рулоны бумаги по 500-600 килограмм. Меня познакомили с Борей Гребенщиковым. Это было во дворе: я рулон катил – в джинсах, волосы по жопу, на лбу джинсовая повязка. А Боря – коротко стриженный, в синем костюме, может быть даже кримпленовом, с галстуком, в белой рубашке. Познакомились, я в «Аквариуме» стал играть. Ну, Боря есть Боря – он славный, талантливый, он сам себя любит и ему по идее никто не нужен. Мне там места не было, да скучно мне с ним было – плям-плям, плюм-плюм. Ушел в «Воскресение» – жесткую рок-н-рольную группу Юра Ильченко сделал (название он потом отдал), там я мог взять в руки саксофон и реветь на нем.

Тут мы встретились у Кита ( Анатолий Ромм) с Сережей Курехиным. С этого момента мы не то что сказать подружились, а просто фактически не расставались (12 лет). Мы утром проснулись с похмелья – ты куда – а ты? – а пойдем вместе. И пошли вместе туда, потом сюда.

 

А: Когда я наткнулась на вас с Курехиным у кафе «Сфинкс» (он же Гадник), на Васильевском острове – года 24 назад – вы смотрелись очень неплохо. Ты слыл этаким гусаром –хоть и в штатском. Даже помнится твой маневр по овладеванию барышнями: « Девушка, вот мой паспорт, переночуем вместе сегодня, завтра я на Вас женюсь».

 

Б: Я был честен, хорошо, что никто меня на этом не поймал. Мои родители жили в Невской Дубровке, электрички ходят только до 12 – опоздал и все. Мы были молоды и бездомны. Надо же было как-то выкручиваться. Сережа жил на краю географии – там, где его мама, Аля, сестра, – 2я Комсомольская улица. В этой квартире была его собственная комната – размером 40сантиметров на 60. Там помещалось раскладное кресло и пианино. Когда я оставался ночевать, кресло раскладывалось и мы вдвоем как-то вот так. Поэтому мы и бродили. У нас не было дома.

Как сейчас помню: начало мая, весна была ранняя – Курехин у Сайгона с демисезонным пальтишком через руку и с меховой шапкой под мышкой – такая шапулька с козырьком.

-Сережа, чего это ты?

– Когда я вышел из дома, было –12.

 

 

А: Хотя, честно говоря, мне не верится, что Вы придавали значение таким вещам как домашний очаг. Творческая интеллигенция – это ведь по сути богема, цыганщина, не случайно же все с удовольствием читали Мюрже.

 

Б: Богема! Будь она трижды 38 раз проклята. Мюрже как раз и говорит – это вынужденное существование. Любой человек, представитель богемы – молодежь творческая, как правило, о чем мечтает? Вырваться из нее, заработать денег, чтоб был свой дом, своя мастерская. Богема – это голод, это бездомность, это промискуитет, то есть случайные половые связи, когда ты обладаешь женщиной не потому, что она тебе нравится, а рядом подвернулась и ….. хочется. А вот влюбился – надо ухаживать, прокатить барышню на трамвае, купить ей бублик – а денег это на все то нет. Нет возможности. Влюбиться-то ты можешь, а внутри вот эти комплексы, они присущи богеме.

 

Поскольку у меня не было богатых пап и мам, мне всегда приходилось выкручиваться. И у Курехина тоже, он закончил школу где-то в своей Евпатории. Было время, мы с Сережей мечтали о том, что накопим 10 рублей и тогда-то гульнем. Причем у нас все было рассчитано и расписано до копеечки: на 10 рублей мы можем себе позволить 2 пачки пельменей и 3 бутылки портвейна. Я сейчас сглатываю слюнку. Пельмени мы поджарим, чтобы были маленькие хрустящие пирожки с мясом. Этой мечте так и не суждено было осуществиться.

 

Мы с Курехиным хотели написать книгу полезных советов, но дело заглохло. Первый совет – для того, чтобы руки не пахли рыбой, достаточно опустить их в ведро с керосином. Второй – если у вас закончились деньги – займите еще. Там были сотни – никто не записывал. Это было забавно, ярко, и никого не обязывало.

Про Курехина теперь все вспоминают – ах, он так чувствовал! Нормально он все чувствовал. Когда у Васьки Морозова был день рожденья и пришли хулиганы, так Курехин заорал таким матом и – в дюндель. Потом остальные, но во главе-то Курехин молотил кулаками направо и налево. Он нормальный был – евпаторийская шпана. Если бы он был другим – мы никогда бы столько лет, мало сказать не расставались, а под одним пальтишком на коммунальной кухне возле батарейки, где потеплее, ночевали и неоднократно. Наутро – кружка пива (стоила 22 копейки), пошарив по карманам, одну кружечку пивка на двоих выпивали.

На улице Пирогова комнату снимали. Друг привез матрас на ножках, обломал одну, пока втаскивал, решили, что чем ее приделывать, проще отломать остальные три. И матрас стоял на полу. Во дворе был пункт проката белья – два комплекта брали, и по очереди спали: один – на матрасе, другой – «на польтах». Но если к кому-то приходила барышня, то внеочередной уступался диван.

Конечно, если бы не было этого тогда – может быть, не было бы моих книжек сегодня. Какое-то фантастическое количество встреч, знакомств, диалогов, разговоров – на подкорку у нас это кладется, и потом все всплывает.

 

Вот говорят – душные времена застоя – они были самые веселые времена – и концерты фри-джаз, рок, квартирные выставки. Сделали мы концерт «Марди Гра» – это первая и единственная моя попытка собрать собственную группу. Но у меня нет чувства честолюбия, мне абсолютно наплевать.

С Курехиным мы пришли к концепции сборного концерта. Представь, вышла на сцену певица – любая, хоть Мадонна – спела одну песню, на четвертой уже скучно, я бы лично повернулся и ушел из зала. А если бы Мадонна, а потом – фокусы, а потом – акробаты, а потом – Жан Татлян. О! собрать на сцене, чтобы они по очереди выходили, а на заднем плане что-то происходило.

Мы пошли к Ефиму Семеновичу Барбану – редактору джазового журнала «Квадрат» по тем временам. Он идею одобрил и придумал название «Популярная механика».

Клуб современной музыки организовали в Промке ( ДКим. Ленсовета), там были первые концерты «Поп-механики». Никто никому не платил. Я обзванивал всех и говорил – ребята, давайте, это же весело, здорово. А Сережа сидел и думал над концепцией.

С Курехиным мы прекратили общаться 8 марта 1988 года на концерте в СКК. Для меня «Поп-механика» была способом общения – мы встречались, это было весело, это было здорово, это было классно. Там была масса друзей. Мы дружили с Катей Филипповой, она стилист, модельер, приехала на концерт из Москвы с 2 громадными чемоданами костюмов и с 2 девочками-моделями. Ну, 8 марта, я им цветы, шампанское. Зашли за кулисы, там Гаркуша, Гриня (Григорий Сологуб), еще коньячку с шампанским – все здорово, вышли на сцену. То, что я должен играть – это три ноты, я левой ногой могу в любом состоянии. Ко мне подходит Сережа и говорит: «Вова, ты пьян. Дело в том, что нас в Америку приглашают и, похоже, я не могу на тебя положиться. Короче, если я еще раз увижу тебя на сцене с запахом спиртного, то уволю».

Он что меня нанимал? он мне зарплату платил? Да пошел ты на …

Снял с себя саксофон, закрыл колпачком мунштук и ушел со сцены. Для меня это была трагедия – я мог на сцене играть только с ним. Засунул саксофон под кровать – на этом моя музыка закончилась. Но у Сережи, как бы он ни был виноват, слова «извини» не было в лексиконе. А я его ждал, хотя знал, что его не будет.

Для Курехина важна была карьера. Он был честолюбив как всякий нормальный провинциал. А мне этого было не надо, я просто проводил время с удовольствием.

 

А: Твоя песня времен «Марди Гра»:

«Я спросил у друга, что был немного озабочен

Может быть могу я что-то сделать для тебя?

Друг ответил мне улыбкой чуть смущенной и сказал: «Ну, разве – два рубля»

Ну, неправда ли, красиво: два рубля да кружку пива –

Вот и все, что нужно было другу от меня»

 

Как же развивался твой жизненный роман дальше, если ты бросил работу в торговле и вернулся к творческому труду писателя?

 

Б: То, чем я занимаюсь, не могло бы быть без моего Дома и Наташи, за которой я 15 лет

ухаживаю. Иной раз люди говорят – я ухаживал за своей женой полгода! А потом –опа!-и расписались. А я, стало быть, по сю пору нахожусь в стадии ухаживания, но живем-то мы вместе. Наконец у меня появился дом. Появилась возможность сесть, подумать, взять лист бумаги, ручку.

Конечно, существовали менестрели – люди, способные на акт творчества без дома, в пути: под мостом, в кустах, в шалаше. Мною лично продуцирование творческой идеи может осуществляться только в состоянии полного душевного покоя, а оно может быть только при наличии Дома.

В любом другом случае я могу общаться – в толпе, стоя на крыше небоскреба, в общественном транспорте, но собственно думать я могу только будучи отрешенным от этого мира, в келье. О! слово прозвучало: дом – это келья для меня.

Можно снять гостиничный номер – любой – самый крутой, самый красивый, с компьютером, со всеми делами – для того, чтобы сесть поработать, написать что-то. Кто-то может, я – нет. В номере гостиницы можно делать все, что угодно: там можно, если он достаточно комфортный, принимать гостей, душ, девок (мне не нужно, конечно, я люблю Наташу), только не работать. Он холодный и пустой, а Дом – теплый.

Про то, что аура в доме накапливается – не пустые слова. Дело в том, что сначала ты отдаешь что-то своему дому – лежишь, думаешь, тебе сны снятся, от тебя токи в разные стороны происходят, которые впитываются пространством, стенами. А потом дом начинает поддерживать тебя. Дом – это собственное намоленное место, где, закрыв глаза, чувствуешь себя комфортно. Весь мир – отдельно, и ты – отдельно.

 

А: Какое любимое место в доме?

 

Б: Больше всего мне нравится кровать. Моя мечта существовать, не вылезая из постели (не имею в виду паралич). Клавиатура компьютерная на колени. Постель – любимое место, ну и душ еще. Хочется быть чистеньким. Вру, еще кухня – я люблю готовить. Не навороченные блюда, а я умею готовить вкусно из недорогих, доступных продуктов, а главное – быстро. Напитки изобретать люблю на основе водки.

 

А: Кстати, я пробовала использовать рецепт приготовления горбуши из твоей книжки. Идея хорошая – вставлять в детективное повествование что-то реально полезное.

 

Б: Знаешь, вот если бы ты задала вопрос : «Владимир Алексеевич, а какова Ваша творческая концепция?» Я отвечу, что ее нету, вернее, она простая. Я представляю, когда пишу, что сижу в компании друзей, которые все ловят влет, и рассказываю им истории. В книжках все придумано, но когда есть ситуация, в которую я могу вставить одного из моих друзей – делаю это с громадной радостью.

Иной раз я вставляю конкретных людей – с их разрешения.

Я понимаю, то, что я пишу – не литература, о которой говорят в академических кругах . Это жанр не властителя дум. Я просто хочу развлечь читателя, отвлечь от говна, которое вокруг плещется.

 

А: Сегодняшний вечер похож на твою старую песню:

« И за хмельным столом вспомним о былом, вспомним песню нашу

Мы вспомним тех, кого любили, тех, кого уж нет…»

 

 

Огород пешеходной зоны (О пешеходных улицах в Петербурге – зима 2005, «Вечерний Петербург», «Красный»)

Петербург – большой провинциальный город. И в своей провинциальности желает превзойти  всех. К примеру, небольшие немецкие городки, где пешеходной делается одна главная улица. В Петербурге их должно быть много.

Идея свободной от транспорта улицы вынашивалась давно. На ней предполагалось  разместить  художников и  музыкантов. В  1987 году провели репетицию:  на одно воскресенье пешеходной стала улица Софьи Перовской. Устроили   художественную благотворительную ярмарку, концерт в ДК профтехобразования, выставку пленерного портрета. Хорошо. Все уже размечтались о рождении ленинградского Монмартра.  Средств решили не жалеть.

Сегодня каменную Малую Конюшенную (бывшую ул. С. Перовской),  искусственную и чужую, пешеходы  обходят стороной, пряча слезы  при воспоминании об уничтоженной густой аллее.

А ведь можно  было только движение на улице перекрыть и оставить все как есть.

 

Петербург неуклонно  теряет свой имперский блеск и размах.  Посмотрите на столичный Петербург Карла  Росси, на  масштабность его архитектурных ансамблей. Центр города состоит из   площадей, скверов  и соединяющих их улиц, все взаимосвязано и композиционно продумано.

Одним из таких градостроительных решений  были перетекающие пространства  от предмостной  площади у Чернышева моста на Фонтанке (ныне площадь Ломоносова-«ватрушка»),   через Театральную улицу (ул. Зодчего Росси) на просторный прямоугольник  площади и сквера на ней  перед Александринским театром.  Единая  ось продолжается  Малой Садовой улицей, оттуда  – на треугольник    Манежной площади, где архитектор связал в единую композицию фасады Михайловского манежа и конюшен.  Ну и так далее, по Итальянской  недалеко до построенного Росси Михайловского дворца (Русского музея).  Мысль понятна – свободный проход и шедевры величественного  русского классицизма.

Вот и разница между столичным и провинциальным мышлением: Малую Садовую загрузили  мебелью и кадками. Пошли в ход все творческие перлы устроителей: и чугун, и скульптура, и мощение, и странное гранитное сооружением с водой, куда вмерзает шар. Все запихнули на  маленькую улицу.

 Известно, что на Невском всегда существовали  места, используемые для незаконного оборота чего угодно. Стоило ли ради новой точки  огород городить, вернее – пешеходную улицу.

Движение пешеходных улиц ширится. Каждый район хочет приобщиться к европейскому шику.

У Финляндского вокзала неожиданно начали  строить посреди проезжей части Финского переулка крупный ларек . Потом, как принято, приступили к мощению осточертевшими плиточками. Сейчас Финский переулок напоминает обычный двор: сараи, машины, пара  скамеек. Но чувствуется, что капиталовложения будут продолжаться.

Соляной тоже перекрыли и благоустроили. Но там Мухинское училище, студенты  творчески освоят любую близлежащую территорию.

 

Как ни странно, первая улица вышла не «блин комом», а счастливым первенцем, чей успех никто не сумел повторить.

Самая любимая  пешеходами улица – 6 и 7 линии Васильевского острова. Здесь чужеродное вмешательство терпимо, поскольку оставили нетронутой аллею, газоны, скамейки. Фонтан  традиционный, прижился, к нему на водопой лошади подходят.   Улица уютная, человечная.

Среди последних преобразований в городской среды – кардинальные перемены  на  Большой Московской и улице Правды. Поначалу казавшаяся безвредной,   инициатива устройства пешеходных улиц  постепенно принимает устрашающие формы.   Прошли, видать, времена, когда русский умелец мог из дерьма конфетку сделать. Нынче происходит все строго наоборот.

Помпезный,  навороченный «парадиз» развернулся в ценнейших мемориальных местах Петербурга  неподалеку от  дома Достоевского.-

Поскольку  пробки растут даже быстрее, чем число пешеходных улиц,  пошли на компромисс – улица полупешеходная: машинам проезд  оставили  и удобное место для парковки.

Похоже, что задачей устроителей было отвадить прохожих ходить здесь.  Не проезжая зона перегорожена нагромождением гранитных балок, по эстетике приближающимся к противотанковым надолбам на побережье Финского залива. Они выстраиваются в вереницу  цветников – типичных  для кладбища, только без надгробий, но с подсветкой из-под земли.

Невзирая на ликвидацию аллеи, пешеходы пространства практически не выиграли. Мешают ходить каменные квадратики- клумбочки с подсветкой, угловато-агрессивные клумбы. Для уменьшения свободной  площади  используются высокие круглые гранитные ограждения вокруг каждого плюгавенького деревца.

 

На углу Свечного переулка и Б.Московской догадались: поставили на клумбы памятники уничтоженным деревьям – из железа. Хорошо смотрится – рослый бамбук с привитыми палками три по три  на каждом газоне. Вот и «озеленили».

Выдающимся примером абсурда может служить стеклянный мостик через деревянный щит.

Хорошо, что глазу есть, на чем отдохнуть –   стоит лишь поднять голову и посмотреть на дома.

Дом № 6 по Б. Московской до революции  принадлежал  Жуковской Марии Ивановне жене генерал-майора. На фасаде из стен выглядывают  головки хорошеньких  маркиз, атланты напрягли лица, вылезли сатиры. Дом хоть  и доходный, но весь в лепном декоре, будто роскошный  особняк. Обилие украшений напоминает платье в сплошных рюшечках и оборочках, но некоторым это идет.

А вот красавец  № 14  – доходный дом Платицина, построенный гражданским инженером  Л.В.Котовым,  с эркерами – типичный стиль модерн. Он 1911 года рождения, недавно перенес капремонт.

 

Много ли нужно петербуржцу – удобную скамейку, зелень, и сиди себе – воробьев корми да  городом любуйся.

 

Но не так решили труженики ландшафтного дизайна. Между гранитными лабиринтами, через метр друг от друга торчат, как волосы на лысине,  четыре вращающихся стула. Специально для злых и одиноких, чтобы сидеть, отвернувшись.

Не располагают к отдыху широкие, как в бане,  гранитные лавки,  сидения которых вдобавок изогнуты и со ступеньками.

На камне сидеть нельзя,  да и  стулья  железные –  органы простудил,  и дальше сиди в  коридоре на прием к урологу-гинекологу.

 

На бывшей Кабинетской, возле здания церкви св. Митрофания  и корпусов Синодального Митрофаньевского подворья, стоят геометрически строгие фонари, z-образные табуретки.  Блестят нержавеющие урны  двух фасонов: дырчатый  бак от стиральной машины или конусные плевательницы.

Петербург зимой особенно красив: лучше видны здания, не заслоняемые  листвой, темные силуэты деревьев и узоры ажурных решеток  мягко обведены снежными линиями.

Вид пресловутой пешеходной улицы в холодные времена сиротлив, как огород на даче: пустые  бочки, мерзлая компостная куча, торчащие ребра парника.

Улицу Правды украшают каменные корыта с  пожухлой травой и скелеты-обелиски из металлических прутьев в окружении кустиков-вырожденцев.

Дом №20 построен архитектором А.С.Данини в  1903-1904 годах. Соответственно времени –  в стиле модерн, соответственно стилю – с использованием кованого металла в декоративных деталях. Держатель для фага выполнен в виде большого цветка, вырванного с корнем. Мастерски выкованы пышные листья, ослабевший стебель и беспомощно торчащие корни. Вспоминается изображение на щите Айвенго и девиз «Лишенный наследства».

Такой же герб подходит для новодела пешеходных улиц.

Словно забыли их устроители, что  Петербург  совершенен в своей  красоте и  как город уже состоялся. Ему не нужно само утверждаться, гоняясь за модными новинками.

 У города на Неве есть свое лицо, свой стиль. Ему привычны  простые аллеи, как на Конногвардейском бульваре, простые зеленые газоны, очерченные невысокой линией металлического ограждения.

Лучше всего чистая улица, лучше с деревьями, и еще травой.

Когда делают специальное, вычурное украшение –  это жалкое зрелище. Узоры из камней – ходить по ним трудно, не улучшают пешеходную  зону. Городу  идет ровный фон асфальта, который тактично подчеркивает архитектуру.

 

Главный смысл пешеходной улицы, что по ней не ездят машины. Улица не должна ничем отличаться от других, но отсутствие транспорта дает удивительный эффект –  придает старинный вид.

Есть самое простое решение – перекрывать на выходные часть Невского или другие улицы.

 

Город не молод,  он нуждается в заботе – в штукатурах, водопроводчиках, озеленителях и  в архитекторах-реставраторах. А вот проектировщики ему не требуются, как и буйные на  фантазии ландшафтные дизайнеры. Их место работы в новых районах.  Карл Росси обойдется без соавторов.

 

 

http//www.fencing-club.ru,  август 2006

 

Фехтование на пленэре.

 

Первый образцово-показательный  отдых  был приурочен к дню памяти св. Пантелеимона, целителя душ и телес наших.  В этом году 9 августа – престольный праздник церкви св. Пантелеимона совпал с празднованием столетия церкви в поселке Тарховка близ Сестрорецка.

Художники из творческого объединения «Шувало – Озерки. Деревня художников» и члены Санкт-Петербургского Фехтовального Клуба приехали в храм на праздничную  службу с крестным ходом.  Потом направились на дачу к Владимиру Шинкареву, временно превратившуюся в  летнюю базу отдыха Фехтовального Клуба.

Обычно «рапирную науку»  преподавали юным дворянам или в военных заведениях. В народных школах фехтования не было.

Фехтование  в России стало доступно каждому благодаря революции и  теперь всякий желающий может взять рапиру в руку.

Желание выразили все  гости. На урок фехтования собралось пятнадцать человек – для занятий в зале это много, но  на природе – в самый раз. Ученики были самые  разношерстные –  от школьников до  химички- учительницы. Почти в полном составе присутствовали семьи фотографа Д.Конрадта, скульптора Л. Колибабы, адвоката М.Потюковой.

 

Мастер спорта по фехтованию, член-учредитель Фехтовального Клуба, Татьяна Леднева   дала основополагающие начальные знания о видах оружия, фехтовальной стойке, защитах, ну а нападение всем и так понятно.   «Для атаки необходимо  всегда быть уверенным в своей тактической правоте», – сказал тренер и приступил к практическим занятиям. Своей техничностью и задатками хорошего фехтовальщика выделился Леонид Колибаба.

Потом перешли к вольным боям, но это были не настоящие ассо до трех уколов, а скорее игровые встречи. Хотя азарт появлялся нешуточный.  Шпага в руке  преображает, открывая черты, скрытые в повседневной жизни. Всегда сдержанный и рассудительный писатель и живописец  Владимир Шинкарев безрассудно и безудержно, как ураган, бросился в атаку на противника. Он одержал верх не столько оружием, сколько психологической атакой, запугав незнакомым поведением старинную приятельницу Галину Конрадт. Смех и аплодисменты публики звучали долго.

Редактор журнала «Сельская жизнь» художник Марина Алексеева вела упорный бой с Машей Чиж,  студенткой  Мухинского училища, которое некогда закончила она сама.

Боязливо и аккуратно вел бой Дмитрий Шагин, чьим противником был подросток Сева Конрадт, поднаторевший в ежедневных сражениях на палках с ровесниками.

Многих удивило, что несколько минут боя оказывались достаточно сильной физической и эмоциональной нагрузкой. На самом деле уникальность фехтования в том, что оно развивает одновременно и тело и голову: для ведения боя необходима сила, ловкость и выносливость, а для победы  – размышления о стратегии боя   и обретение желаемой и загадочной «тактической правоты» как в бою, так и вообще по жизни.

Благодаря данному мероприятию все, подержавшие рапиру в руках, захотели стать членами  Санкт-Петербургского Фехтовального Клуба и продолжить изучение искусства фехтования.

Купание  по экологическим причинам скоро перейдет в разряд экстремальных действий.  Озеро Разлив не стало чище за последние годы, но купаться в его водах можно безбоязненно:  с 2004 года его воды освящаются  и зимой Разлив   становится петербургским Иорданом,  где в крещенский мороз купаются сотни православных.

После  аскетичного обеда из бурого риса (была среда), присутствующие сменили рапиры на кисти.  Умение любой барышни писать акварелью –  одно из утраченных дореволюционных правил.

Впрочем, тяга к пленэрными этюдам у многих современных художников тоже исчезает.  Регулярно на них выходят лишь учащиеся художественных школ,  институтов и Академии художеств, а действующим живописцам часто некогда тащиться на природу, тем более, раз они не пейзажисты. И напрасно. Потерять чувство ощущения красоты природы – величайшая утрата для человека.

Окрестности Петербурга живописны – лаконизм северной природы: сосны да дюны, здесь лишен жесткости и брутальности благодаря отсутствию  скал и мягким вкраплениям неприхотливых лиственных деревьев.

Мастер-класс по живописи давал Владимир Шинкарев. Сюжеты брались из ближайшего окружения. Живописец подходил к работающим художникам, помогая ненавязчивыми советами.

Когда все собрались, разместив плоды своего творчества на  штакетнике забора, Шинкарев  сам взял кисти и, еще не отойдя от фехтовального азарта,  набросился на холст. Присутствующие  увидели работу художника, всегда скрытую в святилище мастерской.

 

 

Солнце  не опустилось в закат, когда стало понятно, что нынешний  день можно откладывать в копилку хороших воспоминаний.

По сути летний дачный отдых – это  друзья со своими подругами или  семьями, стол под деревья и  чай из самовара. Это может быть фехтование и стрельба из пневматической винтовки, пинг-понг с непредсказуемыми дефектами  неровного  стола и  баскетбольное кольцо на сосне.

То есть это все то, что достается так дешево и ценится так дорого.

Алина  Тулякова

август 2006